Приметы и обряды на 9 января

Герой» этого дня — первомученик Стефан. Он происходил из евреев, живших вне Святой земли. Эти евреи назывались эллинистами, поскольку в них чувствовалось сильное влияние греческой культуры, доминировавшей в Римской империи. После сошествия Святого Духа на апостолов Церковь стала быстро расти, и возникла необходимость заботиться о сиротах, вдовах и вообще всех бедных, нуждающихся, немощных, принявших христианство. Апостолы предложили христианам выбрать семь достойных мужей для опеки нуждающихся. Посвятив этих людей в диаконы, апостолы сделали их своими ближайшими помощниками. Среди диаконов выделялся крепкой верой и даром слова молодой Стефан, названный архидиаконом, то есть первым диаконом. Стефан проповедовал в Иерусалиме, подтверждая истинность своих слов знамениями и чудесами. Вызвав гнев ревнителей закона Моисея — фарисеев, Стефан был схвачен, осужден синедрионом (высшим судилищем у евреев) и приговорен к побитию камнями. Падая под градом камней, Стефан воскликнул: «Господи Иисусе! Не вмени им греха сего и прими дух мой». Так архидиакон Стефан стал первым мучеником за Христа в 34 году после Рождества Христова.

9 января - Степанов день Пророк Давид (Давыд). Бабин день

Нельзя обойти вниманием пророка Давида, к которому часто обращаются в самом начале января. День памяти пророка не имеет постоянной даты, он приходится на ближайшее за Рождеством Христовым воскресенье. Любопытно, что он изредка фигурирует в молитвах повитух: «Помяни, Господи, царя Давида и бабушку Соломониду». Видимо, объясняется это не только тем, что день памяти библейского пророка находится в непосредственной близости, а иногда и совпа­дает с народным праздником повитух и рожениц (например, в 2006 г.). Дело, пожалуй, в другом. Пророк Давид — музыкант и в глазах русских крестьян — укротитель гнева. Царю Давиду приписывалась способность укрощать болезни наружные и внутренние, о чем свидетельствует, например, нижегородский заго­вор-молитва: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его. Его же поло­жение, женско распоряжение. Исцели, Господи, рабу Твою (имярек)!» [Нижегород. заг., 16].

«Наш простолюдин, — писал И. П. Калинский, — собираясь в дорогу, испрашивает у этого угодника защиты от лютых зверей, от разбойников, в уверенности, что святой псалмопевец своим пением и игрою на гуслях может невидимо утишить этих врагов» [Калинский, 82—83]. Действительно, один из заговоров «на ратное дело» начинается такими словами: «Господи Боже, помяни царя Да­вида — [он] смирил и сократил небо и землю — и наших недругов и еретиков и ненавистников сократи...» [Шумов, 210]. «Помяни ты царя Давыда и всю кротость его. Какой царь Давыд был кроткий, такой и ты был бы кроткий», — заговаривали буйного пьяницу-мужа русские женщины [Там же, 129]. На помощь пророка надеялся и пастух: после обращения к Флору и Лавру и к Егорию Храброму он взывал к трем царям: «Царю Давид, царю Ко(н)ст(ант)ин, царю Соломон! Спасите и сохраните конское и коровье мое стадо, милый, любимый крестьянский живот!» [Рыбников, 3; 224].

Какой чудодейственной силой обладали гусли в руках истинного музыканта, рассказали высоким языком эпической поэзии наши сказители, сделав гуслярами двух былинных героев — Добрыню и Садко.

Пензенские, воронежские, калужские крестьяне именно в этот день отмечали «Бабьи каши» («Бабин день») или продолжали праздновать их со вчерашнего дня. В храмах проходила служба иконам Божией Матери, именуемым «Помощь в родах» и «Чрево рождения».

Крестьяне строго придерживались запрета в этот день прясть и работать режущими предметами.

В Степанов день поят лошадей через серебро, то есть положив что-нибудь серебряное в воду.

Этот день считался одним из основных годовых сроков для найма батраков.

На святой Степан каждый себе пан,— говорит народная поговорка. А быто­писатели разъясняли: работник в Степанов день «припомнит все обиды от хо­зяина, выскажет свое неудовольствие, сведет расчеты и волен или заключить снова договор или нарушить прежний» [Степанов, 150].

На севере России в это время обычно происходили «выборы пастуха и заключение с ним ряды», что закреплялось общей трапезой с хмельными напитками за счет пастуха (еду приносили наниматели).

Наем пастуха был делом очень важным, происходил он на собрании всего сельского общества. При выборе учитывался опыт пастуха, его репутация, а также особые профессиональные знания. Наибольшим уважением пользовались пастухи-колдуны, обладающие тайными знаниями, благодаря которым, по уве­рению крестьян, пастух мог договориться с лешим — хозяином леса или с его детьми. Выбрав пастуха, крестьяне старались не ссориться с ним, опасаясь, что пастух отдаст корову обидчика в жертву лешему.

В Тихвинском уезде Новгородской губернии на рубеже XX века рассказывали без тени сомнения, что «лесовой в особенной дружбе живет с пастухами, которые знают заговор и нанимают лесовых на службу пасти стадо и охранять его от всяких случайностей и нападений зверей. Обыкновенно весной колдун отправляется в лес, садится на осиновый пень и, прочитав заговор, договаривается с лесовым, который немедленно является на зов; его можно узнать, во-первых, по огромному росту, а кроме того, он всегда без бровей, никогда не под­поясывается и левую ногу закидывает на правую» [Перетц, 5].

Во многих лесных районах ценилось не столько устное знание пастухом заговоров, сколько наличие у него рукописного «отпуска» — тетрадки, листа бумаги с записанными текстами пастушеских заговоров: «И емлю я, раб Божий (имярек), гридесять булатныя замыки, замыкаю ворота тридевятью булатными замками от чернаго зверя широколапа, и от насылнаго, и от опракидня, и перехожего, и от пакосника, волка рыскучага, и от волчицы, и от всякия змии скорбии, и от всякаго злаго и лихаго человека, чтобы не ходил бы в мою поскотину черной звер широколапой, насылной и опрокидень, и перехожей пакосник волк рыскучей, и волчица, и всякая змия и скорибия, и всякой злой и лихо человек в день и в нош и по всякой час, в утре рано и вечере в поздо, отныне и во веки веков. Аминь». «И сколь жарко и ярко горят огни горящия, тол бы жарко и ярко горело у скота сердце и печень, у всякой скотины по поскотине, о друшка по друшке и по мне, рабу Божию (имярек). Где меня, раба Божия (имярек), увидят, и голос и трубу трубами в рог играючи, в поле или за полем, в лугах и за лугами, в горах и за горами, или в ручиях и верьтепах, или в мелких проточинах, или в темных лесах, и шли бы ко мне, рабу Божию (имярек), со всех четырех сторон безотворотно и безотпятно, на мой голос и на мою трубу, и в рог играючи, по всякой день, по всякой час, по утру рано, вечеру поздо, отныне и во веки веков. Аминь...» [Бобров, Финченко, 138, 139].

Текст заговора очень большой, здесь даны лишь два малых его фрагмента, которые намеренно воспроизводятся по народной записи без изменений. Хорошо видно, что писался и переписывался текст полуграмотными людьми, поскольку содержит массу ошибок, описок, да и не все слова, похоже, были понятны владельцам таких «отпусков» (например, «верьтепы» или змея «скорбия», вероятно, искаженное «скорпион», а может быть, это загадочный «жук-скарабей», чьи изображения еще со времен Древнего Египта использовались в качестве амулетов, но русским пастухам он был неизвестен). В любом случае важно то, что заговорная сила приписывалась тексту как таковому, письменному слову, и непонятность отдельных слов и выражений только увеличивала действенность заговора.

В процитированном отрывке северного рукописного «отпуска» не случайно несколько раз упоминается рог, труба. Каждый уважающий себя пастух должен был сам изготавливать себе музыкальный инструмент. Делалось это ранней вес­ной, когда начиналось движение сока в деревьях. Рожка хватало обычно на один сезон, так что всякую весну приходилось делать инструмент заново. Пастушья труба, рожок были прежде всего сигнальными инструментами, на которых ис­полнялось несколько наигрышей, обозначавших выгон скота, сбор, перекличку пастухов между собой и пр. Однако, помимо чисто утилитарной функции, им приписывалась и магическая. Считалось, что звуки рожка, рога, трубы способны «заигрывать» пасть зверя, содействовать хорошему выпасу и нагулу скота. «Отпуск», положенный в раструб инструмента, усиливает его магические свойства. Подразумеваемая связь пастуха и его инструмента с миром природных духов, демоническими существами, вроде лешего, накладывала целый ряд запретов на поведение самого пастуха, на общение с ним деревенских жителей и на обраще­ние с пастушескими музыкальными инструментами. Скажем, никому не разрешалось трогать их, кроме самого пастуха.

Огромной магической силой обладал, по народному мнению, и батожок, особенно если он был заговорен колдуном. «Батожок изготавливали из рябины, на нем делали зарубки по количеству ног скота в стаде», от него зависел удой. В день первого выгона скота «пастух всегда держал батожок под мышкой, затем им же прогонял стадо на пастбище и втайне от всех закапывал его в сыром месте. По окончании пастьбы пастух откапывал батожок и сжигал, после чего сам считался свободным от запретов» [Гуляева, 179].

Пастух рад лету, а сир (сирота) привету.

Разживемся — в пастухи наймемся, все село — в долгу.

В пастухи наймешься — вся деревня в долгу.

10 января (по ст. стилю 28 декабря)

Ап. от 70-и Никанора. Мчч. 20 000 в Никомидии. Прп. Игнатия Ломского, Ярославского.

10 января - Никанор

В народном календаре этот день ничем не отмечен.