Литературные сказки для школьников 3-4 класса

Сказки для младших школьников

Евгений Шварц «Сказка о потерянном времени»

Жил-был мальчик по имени Петя Зубов.

Учился он в третьем классе четырнадцатой школы и всё время отставал, и по русскому письменному, и по арифметике, и даже по пению.

— Успею! — говорил он в конце первой четверти. — Во второй вас всех догоню.

А приходила вторая — он надеялся на третью.

Так он опаздывал да отставал, отставал да опаздывал и не тужил. Всё «успею» да «успею».

И вот однажды пришёл Петя Зубов в школу, как всегда с опозданием. Вбежал в раздевалку.

Шлёпнул портфелем по загородке и крикнул:

— Тётя Наташа! Возьмите моё пальтишко!

А тётя Наташа спрашивает откуда-то из-за вешалок:

— Кто меня зовёт?

— Это я. Петя Зубов, — отвечает мальчик.

— А почему у тебя сегодня голос такой хриплый? — спрашивает тётя Наташа.

— А я и сам удивляюсь, — отвечает Петя. — Вдруг охрип ни с того ни с сего.

Вышла тётя Наташа из-за вешалок, взглянула на Петю да как вскрикнет:

— Ой!

Петя Зубов тоже испугался и спрашивает:

— Тётя Наташа, что с вами?

— Как что? — отвечает тётя Наташа. — Вы говорили, что вы Петя Зубов, а на самом деле вы, должно быть, его дедушка.

— Какой дедушка? — спрашивает мальчик. — Я — Петя, ученик третьего класса.

— Да вы посмотрите в зеркало! — говорит тётя Наташа.

Взглянул мальчик в зеркало и чуть не упал. Увидел Петя Зубов, что превратился он в высокого, худого, бледного старика. Морщины покрыли сеткою лицо. Смотрел на себя Петя, смотрел, и затряслась его седая борода.

Крикнул он басом:

— Мама! — и выбежал прочь из школы.

Бежит он и думает:

«Ну уж если и мама меня не узнает, тогда всё пропало».

Прибежал Петя домой и позвонил три раза.

Мама открыла ему дверь.

Смотрит она на Петю и молчит. И Петя молчит тоже. Стоит, выставив свою седую бороду, и чуть не плачет.

— Вам кого, дедушка? — спросила мама наконец.

— Ты меня не узнаёшь? — прошептал Петя.

— Простите, нет, — ответила мама.

Отвернулся бедный Петя и пошёл куда глаза глядят.

Идёт он и думает:

«Какой я одинокий, несчастный старик. Ни мамы, ни детей, ни внуков, ни друзей... И главное, ничему не успел научиться. Настоящие старики — те или доктора, или мастера, или академики, или учителя. А кому я нужен, когда я всего только ученик третьего класса? Мне даже и пенсии не дадут — ведь я всего только три года работал. Да и как работал — на двойки да на тройки. Что же со мной будет? Бедный я старик! Несчастный я мальчик! Чем же всё это кончится?»

Так Петя думал и шагал, шагал и думал, и сам не заметил, как вышел за город и попал в лес. И шёл он по лесу, пока не стемнело.

«Хорошо бы отдохнуть», — подумал Петя и вдруг увидел, что в стороне, за ёлками, белеет какой-то домик. Вошёл Петя в домик — хозяев нет. Стоит посреди комнаты стол. Над ним висит керосиновая лампа. Вокруг стола — четыре табуретки. Ходики тикают на стене. А в углу навалено сено.

Лёг Петя в сено, зарылся в него поглубже, согрелся, поплакал тихонько, утёр слезы бородой и уснул.

Просыпается Петя — в комнате светло, керосиновая лампа горит под стеклом. А вокруг стола сидят ребята — два мальчика и две девочки. Большие, окованные медью счёты лежат перед ними. Ребята считают и бормочут.

— Два года, да ещё пять, да ещё семь, да ещё три... Это вам, Сергей Владимирович, а это ваши, Ольга Капитоновна, а это вам, Марфа Васильевна, а это ваши, Пантелей Захарович.

Что это за ребята? Почему они такие хмурые? Почему кряхтят они, и охают, и вздыхают, как настоящие старики? Почему называют друг друга по имени-отчеству? Зачем собрались они ночью здесь, в одинокой лесной избушке?

Замер Петя Зубов, не дышит, ловит каждое слово. И страшно ему стало от того, что услышал он.

Не мальчики и девочки, а злые волшебники и злые волшебницы сидели за столом! Вот ведь как, оказывается, устроено на свете: человек, который понапрасну теряет время, сам не замечает, как стареет. И злые волшебники разведали об этом и давай ловить ребят, теряющих время понапрасну. И вот поймали волшебники Петю Зубова, и ещё одного мальчика, и ещё двух девочек и превратили их в стариков. Состарились бедные дети, и сами этого не заметили — ведь человек, напрасно теряющий время, не замечает, как стареет. А время, потерянное ребятами, забрали волшебники себе. И стали волшебники малыми ребятами, а ребята — старыми стариками.

Как быть?

Что делать?

Да неужели же не вернуть ребятам потерянной молодости?

Подсчитали волшебники время, хотели уже спрятать счёты в стол, но Сергей Владимирович, главный из них, не позволил. Взял он счёты и подошёл к ходикам. Покрутил стрелки, подёргал гири, послушал, как тикает маятник, и опять защёлкал на счётах. Считал, считал он, шептал, шептал, пока не показали ходики полночь. Тогда смешал Сергей Владимирович костяшки и ещё раз проверил, сколько получилось у него.

Потом подозвал он волшебников к себе и заговорил негромко:

— Господа волшебники! Знайте — ребята, которых мы превратили сегодня в стариков, еще могут помолодеть.

— Как? — воскликнули волшебники.

— Сейчас скажу, — ответил Сергей Владимирович.

Он вышел на цыпочках из домика, обошёл его кругом, вернулся, запер дверь на задвижку и поворошил сено палкой.

Петя Зубов замер, как мышка.

Но керосиновая лампа светила тускло, и злой волшебник не увидел Пети. Подозвал он остальных волшебников к себе поближе и заговорил негромко:

— К сожалению, так устроено на свете: от любого несчастья может спастись человек. Если ребята, которых мы превратили в стариков, разыщут завтра друг друга, придут ровно в двенадцать часов ночи сюда к нам и повернут стрелку ходиков на семьдесят семь кругов обратно, то дети снова станут детьми, а мы погибнем.

Помолчали волшебники.

Потом Ольга Капитоновна сказала:

— Откуда им всё это узнать?

А Пантелей Захарович проворчал:

— Не придут они сюда к двенадцати часам ночи. Хоть на минуту, да опоздают.

А Марфа Васильевна пробормотала:

— Да куда им! Да где им! Эти лентяи до семидесяти семи и сосчитать не сумеют, сразу собьются.

— Так-то оно так, — ответил Сергей Владимирович. — А всё-таки пока что держите ухо востро. Если доберутся ребята до ходиков, тронут стрелки — нам тогда и с места не сдвинуться. Ну, а пока нечего время терять — идём на работу.

И волшебники, спрятав счёты, побежали, как дети, но при этом кряхтели, охали и вздыхали, как настоящие старики.

Дождался Петя Зубов, пока затихли в лесу шаги. Выбрался из домика. И, не теряя напрасно времени, прячась за деревьями и кустами, побежал, помчался в город искать стариков-школьников.

Город ещё не проснулся. Темно было в окнах, пусто на улицах, только милиционеры стояли на постах. Но вот забрезжил рассвет. Зазвенели первые трамваи. И увидел наконец Петя Зубов — идёт не спеша по улице старушка с большой корзинкой.

Подбежал к ней Петя Зубов и спрашивает:

— Скажите, пожалуйста, бабушка, вы — не школьница?

— Что, что? — спросила старушка сурово.

— Вы не третьеклассница? — прошептал Петя робко.

А старушка как застучит ногами да как замахнётся на Петю корзинкой. Еле Петя ноги унёс. Отдышался он немного — дальше пошёл. А город уже совсем проснулся. Летят трамваи, спешат на работу люди. Грохочут грузовики — скорее, скорее надо сдать грузы в магазины, на заводы, на железную дорогу. Дворники счищают снег, посыпают панель песком, чтобы пешеходы не скользили, не падали, не теряли времени даром. Сколько раз видел всё это Петя Зубов и только теперь понял, почему так боятся люди не успеть, опоздать, отстать.

Оглядывается Петя, ищет стариков, но ни одного подходящего не находит. Бегут по улицам старики, но сразу видно — настоящие, не третьеклассники.

Вот старик с портфелем. Наверное, учитель. Вот старик с ведром и кистью — это маляр. Вот мчится красная пожарная машина, а в машине старик —начальник пожарной охраны города. Этот, конечно, никогда в жизни не терял времени понапрасну.

Ходит Петя, бродит, а молодых стариков, старых детей, — нет как нет. Жизнь кругом так и кипит. Один он, Петя, отстал, опоздал, не успел, ни на что не годен, никому не нужен.

Ровно в полдень зашёл Петя в маленький скверик и сел на скамеечку отдохнуть.

И вдруг вскочил.

Увидел он: сидит недалеко на другой скамеечке старушка и плачет.

Хотел подбежать к ней Петя, но не посмел.

— Подожду! — сказал он сам себе. — Посмотрю, что она дальше делать будет.

А старушка перестала вдруг плакать, сидит, ногами болтает. Потом достала из одного кармана газету, а из другого булку с изюмом. Развернула старушка газету — Петя ахнул от радости: «Пионерская правда»! — и принялась старушка читать и есть. Изюм выковыривает, а саму булку не трогает.

Кончила старушка читать, спрятала газету и булку и вдруг что-то увидела в снегу. Наклонилась она и схватила мячик. Наверное, кто-нибудь из детей, игравших в сквере, потерял этот мячик в снегу.

Оглядела старушка мячик со всех сторон, обтёрла его старательно платочком, встала, подошла не спеша к дереву и давай играть в трёшки.

Бросился к ней Петя через снег, через кусты. Бежит и кричит:

— Бабушка! Честное слово, вы школьница!

Старушка подпрыгнула от радости, схватила Петю за руки и отвечает:

— Верно, верно! Я ученица третьего класса Маруся Поспелова. А вы кто такой?

Рассказал Петя Марусе, кто он такой. Взялись они за руки, побежали искать остальных товарищей. Искали час, другой, третий. Наконец зашли во второй двор огромного дома. И видят: за дровяным сараем прыгает старушка. Нарисовала мелом на асфальте классы и скачет на одной ножке, гоняет камешек.

Бросились Петя и Маруся к ней.

— Бабушка! Вы школьница?

— Школьница, — отвечает старушка. — Ученица третьего класса Наденька Соколова. А вы кто такие?

Рассказали ей Петя и Маруся, кто они такие. Взялись все трое за руки, побежали искать последнего своего товарища.

Но он как сквозь землю провалился. Куда только ни заходили старики — и во дворы, и в сады, и в детские театры, и в детские кино, и в Дом Занимательной Науки — пропал мальчик, да и только.

А время идёт. Уже стало темнеть. Уже в нижних этажах домов зажёгся свет. Кончается день.

Что делать? Неужели всё пропало?

Вдруг Маруся кричит:

— Смотрите! Смотрите!

Посмотрели Петя и Наденька и вот что увидели: летит трамвай, девятый номер. А на «колбасе» висит старичок. Шапка лихо надвинута на ухо, борода развевается по ветру. Едет старик и посвистывает. Товарищи его ищут, с ног сбились, а он катается себе по всему городу и в ус не дует!

Бросились ребята за трамваем вдогонку. На их счастье, зажёгся на перекрёстке красный огонь, остановился трамвай.

Схватили ребята «колбасника» за полы, оторвали от «колбасы».

— Ты школьник? — спрашивают.

— А как же? — отвечает он. — Ученик второго класса Зайцев Вася. А вам чего?

Рассказали ему ребята, кто они такие.

Чтобы не терять времени даром, сели они все четверо в трамвай и поехали за город к лесу.

Какие-то школьники ехали в этом же трамвае. Встали они, уступают нашим старикам место.

-— Садитесь, пожалуйста, дедушки, бабушки.

Смутились старики, покраснели и отказались.

А школьники, как нарочно, попались вежливые, воспитанные, просят стариков, уговаривают;

— Да садитесь же! Вы за свою долгую жизнь наработались, устали. Сидите теперь, отдыхайте.

Тут, к счастью, подошёл трамвай к лесу, соскочили наши старики — ив чащу бегом.

Но тут ждала их новая беда. Заблудились они в лесу.

Наступила ночь, тёмная-тёмная. Бродят старики по лесу, падают, спотыкаются, а дороги не находят.

— Ах, время, время! — говорит Петя. — Бежит оно, бежит. Я вчера не заметил дороги обратно к домику — боялся время потерять. А теперь вижу, что иногда лучше потратить немножко времени, чтобы потом его сберечь.

Совсем выбились из сил старики. Но, на их счастье, подул ветер, очистилось небо от туч, и засияла на небе полная луна.

Влез Петя Зубов на берёзу и увидел — вон он, домик, в двух шагах белеют его стены, светятся окна среди густых ёлок.

Спустился Петя вниз и шепнул товарищам:

— Тише! Ни слова! За мной!

Поползли ребята по снегу к домику. Заглянули осторожно в окно.

Ходики показывают без пяти минут двенадцать. Волшебники лежат на сене, берегут украденное время.

— Они спят! — сказала Маруся.

— Тише! — прошептал Петя.

Тихо-тихо открыли ребята дверь и поползли к ходикам. Без одной минуты двенадцать встали они у часов. Ровно в полночь протянул Петя руку к стрелкам и — раз, два, три — закрутил их обратно, справа налево.

С криком вскочили волшебники, но не могли сдвинуться с места. Стоят и растут. Вот превратились они во взрослых детей, вот седые волосы заблестели у них на висках, покрылись морщинами щёки.

— Поднимите меня, — закричал Петя. — Я делаюсь маленьким, я не достаю до стрелок! Тридцать один, тридцать два, тридцать три!

Подняли товарищи Петю на руки. На сороковом обороте стрелок волшебники стали дряхлыми, сгорбленными старичками. Всё ближе пригибало их к земле, всё ниже становились они. И вот на семьдесят седьмом и последнем обороте стрелок вскрикнули злые волшебники и пропали, как будто их не было на свете.

Посмотрели ребята друг на друга и засмеялись от радости. Они снова стали детьми. С бою взяли, чудом вернули они потерянное напрасно время.

Они-то спаслись, но ты помни: человек, который понапрасну теряет время, сам не замечает, как стареет.

Астрид Линдгрен «Крошка Нильс Карлссон»

Бертиль стоял у окна и смотрел на улицу. Там было противно, холодно и сыро. Начинало смеркаться. Бертиль ждал, когда мама с папой вернутся домой. Он замечал их издали, от самого уличного фонаря. Он с таким напряжённым вниманием смотрел на этот фонарь, что даже странно было, почему родители до сих пор не показываются, ведь он так их ждёт. Мама почти всегда приходила чуть-чуть раньше папы. Но, конечно же, ни один из них не мог прийти домой, пока на фабрике не закончится их смена. Каждый день мама с папой уходили на фабрику, и Бертиль сидел дома один. Мама оставляла ему обед, чтобы он мог поесть, когда проголодается. А вечером, когда мама с папой приходили с работы, они ужинали все вместе. Но вот обедать в одиночестве было ни капельки не интересно. А представляете, какая скучища — целый день слоняться по квартире? И даже не с кем поболтать. Ну, разумеется, он мог выйти во двор, поиграть с ребятами, если бы захотел, но сейчас, осенью, была такая нудная погода, что все дети сидели по домам.

А время тянулось так медленно! Бертиль не знал, чем заняться. Игрушки ему давно надоели. Да и было их не так уж много. А все книжки в доме он просмотрел от корки до корки. Читать он ещё не умел. Ему исполнилось всего шесть лет.

В комнате было холодно. Утром папа натопил кафельную печку, но сейчас, после обеда, тепло уже почти всё исчезло. Бертиль замёрз. В углах комнаты

сгущалась темнота. Но мальчику не приходило в голову зажечь свет. Делать было нечего. Жизнь казалась до того печальной, что Бертиль решил прилечь ненадолго в постель и поразмыслить обо всей этой печали. Он не всегда был так одинок. Раньше у него была сестра. Её звали Мэрта. Но однажды Мэрта пришла домой из школы и заболела. Она проболела целую неделю. И умерла. Слёзы брызнули у Берти- ля из глаз, когда он подумал о Мэрте и о том, какой он теперь одинокий. И тут вдруг он услышал это. Он услышал под кроватью семенящие шажки. «Не иначе как привидение», — подумал Бертиль и перегнулся через край кровати, чтобы посмотреть, кто бы это мог быть. Он увидел нечто потрясающее. Под кроватью стоял маленький, ну да, малюсенький и притом совсем как настоящий, мальчик. Ростом не выше пальца.

— Привет! — сказал мальчик с пальчик.

— Привет! — смущённо ответил Бертиль.

— Привет-привет! — повторил малютка.

И оба на миг замолчали.

— Ты кто такой? — спросил, опомнившись, Бертиль. — И что ты делаешь у меня под кроватью?

— Я домовой. Меня зовут Крошка Нильс Карлссон, — ответил маленький мальчик. — Я здесь живу. Ну, не прямо под кроватью, а этажом ниже. Видишь вход вон там в углу?

И он показал пальцем на крысиную нору.

— Ты давно здесь живёшь? — снова спросил Бертиль мальчика.

— Да нет, всего два дня, — ответил малютка. — Я родился под корнем дерева в лесу Лильян, но, знаешь, когда приходит осень, жизнь на лоне природы становится просто невыносимой, только и мечтаешь о том, чтобы переселиться в город. Мне так повезло: я снял комнату у одной крысы, которая переехала к сестре в Сёдер-тэлье. А иначе!.. Ты же знаешь, сейчас просто беда с маленькими квартирами.

Да, действительно, Бертиль слышал об этом.

— Квартира, правда, не обставлена, — объяснил Крошка Нильс Карлссон. — Но это даже лучше. Не надо платить за меблировку. Тем более, когда есть кое-какая своя мебель... — добавил он после некоторого молчания.

— А у тебя есть своя мебель? — спросил Бертиль.

— Нет, вот этого-то у меня как раз и нет, — озабоченно вздохнул домовой.

Он поёжился и заметил:

— Ух, и холодно у меня внизу! Но и у тебя здесь, наверху, не теплее.

— Да, ты представляешь! — откликнулся Бертиль. — Я замёрз как собака.

— Кафельная-то печка у меня есть, — продолжал Нильс Карлссон. — А вот дров нет. Дрова нынче очень дорогие.

Он замахал руками, согреваясь. И посмотрел на Бертиля ясным взглядом.

— А что ты делаешь целыми днями? — спросил он.

— Да совсем ничего не делаю, — ответил Бертиль. — То есть ничего особенного.

— Я тоже, — ответил крошка-домовой. — Вообще-то очень скучно всё время сидеть одному, как ты считаешь?

— Очень скучно, — поддержал его Бертиль.

— А ты не мог бы зайти ко мне на минуту? — оживлённо спросил домовой.

Бертиль рассмеялся.

— Ты что, в самом деле думаешь, что я могу спуститься к тебе через эту дыру? — сказал он.

— Нет ничего проще, — заверил его малыш. — Тебе нужно только нажать на этот гвоздь, рядом с дырой, и сказать вёртыш - вёртыш - перевёртыш. И ты станешь таким же маленьким, как я.

— Это правда? — засомневался Бертиль. — А как же я тогда снова стану большим, когда придут мама с папой?

— Точно так же, — успокоил его домовой. — Опять нажимаешь на гвоздь и говоришь вёртыш-вёртыш-перевёртыш.

— Странно, — сказал Бертиль. — А ты можешь стать таким же большим, как я?

— Нет, не могу, — признался домовой. — Жаль, конечно. А как всё-таки было здорово, если бы ты заглянул ко мне на минутку.

— Ладно уж, — сказал Бертиль.

Он заполз под кровать, нажал указательным пальцем на гвоздь рядом с крысиной норой и сказал вёртыш-вёртыш-перевёртыш. И правда, Бертиль вдруг стал таким же маленьким, как Крошка Нильс Карлссон.

— Ну что я говорил! Можешь называть меня просто Ниссе, — сказал домовой и протянул вперёд руку. — А теперь прошу ко мне в гости!

Бертиль чувствовал, что происходит что-то неслыханно интересное и удивительное. Он просто горел нетерпением поскорее войти в тёмную нору.

— Осторожнее на лестнице, — предупредил Ниссе. — Там в одном месте перила обрываются.

Бертиль стал медленно спускаться вниз по маленькой каменной лестнице. Надо же, он и не подозревал, что здесь есть лестница. Она привела их к запертой двери.

— Подожди, я сейчас зажгу свет, — сказал Ниссе и повернул выключатель. На двери висела табличка, на ней аккуратным почерком было выведено:

«Домовой Нильс Карлссон».

Ниссе открыл дверь, повернул другой выключатель, и Бертиль вошёл в его жилище.

— У меня здесь довольно уныло, — сказал Ниссе, как бы извиняясь.

Бертиль огляделся по сторонам. Комната оказалась маленькой и холодной, с одним окошком и кафельной печкой в углу.

— Да, здесь могло бы быть поуютнее, — согласился он. — А где ты спишь ночью?

— На полу, — ответил Ниссе.

— Ой, разве тебе не холодно на полу?— воскликнул Бертиль.

— Ещё бы! Будь уверен. Так холодно, что каждый час я вынужден вскакивать и бегать, чтобы не замёрзнуть до смерти.

Бертилю стало очень жаль Ниссе. Сам-то он не мёрз по ночам. И вдруг ему в голову пришла одна идея.

— Какой же я глупый! — ахнул он. — Уж дров- то я, по крайней мере, могу раздобыть.

Ниссе крепко схватил его за руку.

— Неужели ты сможешь их достать? — воскликнул он.

— Конечно, — ответил Бертиль. И озабоченно добавил: — Но самое ужасное, что мне не разрешают зажигать спички.

— Ничего, — убеждённо сказал Ниссе. — Ты только достань дрова, а огонь я и сам разведу.

Бертиль кинулся вверх по лестнице, прикоснулся к гвоздю и... вдруг забыл, что надо сказать.

— Что я должен сказать? — крикнул он Ниссе.

— Всего лишь вёртыш-вёртыш-перевёртыш.

— Всего лишь вёртыш-вёртыш-перевёртыш, — повторил Бертиль, нажимая на гвоздь. Но никакого превращения не произошло. Бертиль как был маленьким, так и остался.

— Да нет же, скажи вёртыш-вёртыш-перевёртыш и больше ничего, — крикнул Ниссе снизу.

— Вёртыш-вёртыш-перевёртыш и больше ничего, — повторил Бертиль. Но всё осталось по-прежнему.

— Ой-ой! — закричал Ниссе. — Не говори ничего, кроме вёртыш-вёртыш-перевёртыш.

Тогда Бертиль наконец понял, произнёс вёртыш- вёртыш-перевёртыш и снова стал большим, да так быстро, что стукнулся головой о кровать. Он мигом выполз из-под кровати и помчался на кухню. Там, на плите, лежало много обгорелых спичек. Он разломал спички на мелкие-мелкие кусочки и сложил их в штабеля рядом с крысиной норой. Потом снова стал маленьким и крикнул Ниссе:

— Помоги мне перенести дрова!

Потому что теперь, когда Бертиль опять был маленьким, он не мог один снести вниз все дрова разом. Ниссе тут же примчался на помощь. Мальчики с трудом перетащили дрова в его комнату и свалили их на пол у кафельной печки. Ниссе даже запрыгал от радости.

— Настоящие первосортные дрова, — сказал он.

Он набил ими полную печку, а те дрова, что в неё не вошли, аккуратно сложил рядом в углу.

— Смотри! — сказал Ниссе.

Он уселся на корточки перед печкой и стал дуть в неё. Тотчас же в печке стало потрескивать и разгорелся огонь!

— А ты практичный, — заметил Бертиль. — Так можно сэкономить много спичек.

— Конечно, — подтвердил Ниссе. — Какой прекрасный огонь, какой огонь! — продолжал он. — Мне никогда ещё не было так тепло, разве что летом.

Мальчики уселись на пол перед пылающим огнём и протянули к живительному теплу свои замёрзшие руки.

— У нас ещё много дров осталось, — удовлетворённо сказал Ниссе.

— Да, а когда они кончатся, я принесу тебе новых сколько угодно, — заверил его Бертиль.

Он тоже был доволен.

— В эту ночь я не так сильно замёрзну! — обрадовался Ниссе.

— А что ты обычно ешь? — спросил Бертиль через минуту.

Ниссе покраснел.

— Да так, всего понемножку, — произнёс он неуверенно. — Что удастся раздобыть.

— А что ты ел сегодня? — поинтересовался Бертиль.

— Сегодня? — переспросил Ниссе. — Сегодня вообще ничего не ел, насколько я помню.

— Как? Ты же, наверное, ужасно голоден? — воскликнул Бертиль.

— Н-да, — смущённо ответил Ниссе. — Просто ужасно голоден.

— Дурачок! Что же ты мне сразу не сказал? Я сейчас принесу!

— Если ты и это сможешь... — Ниссе даже задохнулся, — если ты действительно раздобудешь мне что-нибудь поесть, я буду любить тебя всю жизнь!

Но Бертиль уже карабкался вверх по лестнице. Одним духом произнёс он вёртыш-вёртыш-перевёртыш — и стремглав помчался в кладовую. Там он отщипнул малюсенький кусочек сыра, малюсенький кусочек хлеба, намазал хлеб маслом, взял одну котлетку, две изюминки и сложил всё это у входа в крысиную нору. Потом снова сделался маленьким и крикнул:

— Помоги мне перенести продукты!

Можно было бы и не кричать, так как Ниссе уже поджидал его. Они снесли вниз всю провизию. Глаза у Ниссе сияли как звёзды. Бертиль почувствовал, что и сам проголодался.

— Начнём с котлетки, — сказал он.

Котлетка оказалась теперь здоровенной котлетищей величиной с голову Ниссе. Мальчики начали есть её с двух сторон сразу, чтобы посмотреть, кто быстрей доест до середины. Первым до середины добрался Ниссе. Потом они взяли бутерброд с сыром. Крошечный кусочек хлеба с маслом и с малюсеньким кусочком сыра превратился теперь в огромный бутербродище. Однако сыр Ниссе решил поберечь.

— Видишь ли, раз в месяц мне придётся платить крысе за квартиру сырными корочками, — сказал он. — А иначе она меня выселит.

— Не волнуйся, мы всё уладим, — успокоил его Бертиль. — Ешь сыр!

Дети принялись за бутерброд с сыром. А на десерт каждый из них взял по изюминке. Но Ниссе съел только половину своей изюмины, а половину припрятал до завтра.

— А то мне нечего будет есть, когда проснусь, — объяснил он. — Я лягу прямо на полу, у печки, там теплее, — продолжал он.

Бертиль снова воскликнул:

— Погоди! Я придумал что-то сногсшибательное!

И он исчез на лестнице. Через минуту Ниссе услышал:

— Помоги мне спустить кровать!

Ниссе заторопился наверх. У входа в крысиную нору он увидел Бертиля с очаровательной белой кроваткой. Мальчик взял её у Мэрты в старом кукольном шкафу, который всё ещё стоял в комнате.

В этой кроватке лежала её самая маленькая куколка, но сейчас кровать была нужнее Ниссе.

— Я захватил с собой немножко ваты тебе на перинку и лоскуток зелёной фланели от моей новой пижамы, это будет тебе одеяло.

— О! — восхищённо вздохнул Ниссе. — О! — только и мог он сказать. А больше не в силах был вымолвить ни слова.

— Кукольную ночную рубашку я тоже на всякий случай захватил, — продолжал Бертиль. — Ты ведь не обидишься, что я предлагаю тебе кукольную ночную рубашку?

— Не-е, что ты! Почему это я должен обидеться? — удивился Ниссе.

— Ну-у, знаешь, всё-таки девчоночья вещь, — сказал Бертиль, словно извиняясь.

— Зато тёплая, — Ниссе погладил рукой ночную рубашку. — Никогда не спал в кровати, — сказал он. — Я бы хоть сейчас с удовольствием заснул.

— И засни, — предложил ему Бертиль. — Мне пора возвращаться домой. А то мама с папой вот-вот должны прийти.

Ниссе проворно разделся, влез в ночную рубашку, забрался в ватную перину и натянул фланелевое одеяло.

— О! — снова сказал Ниссе. — Сытно. Тепло. И спать ужасно хочется.

— Пока, — попрощался с ним Бертиль. — Я к тебе завтра зайду.

Но Ниссе уже не слышал его. Он спал.

На следующий день Бертиль насилу дождался, пока родители уйдут на работу. Они так долго собирались! Раньше Бертилю было очень грустно провожать их, он стоял в прихожей, долго прощался с ними, стараясь оттянуть время.

А сейчас — нет. Как только входная дверь захлопнулась за родителями, он сразу же пополз под кровать и спустился к Ниссе. Ниссе уже встал и неторопливо разводил в печи огонь.

— Больше и делать нечего, как только огонь разводить, — обратился он к Бертилю.

— Верно, — поддакнул тот, — можешь не торопиться! Разжигай сколько захочешь!

От нечего делать Бертиль стал оглядывать комнату.

— Знаешь что, Ниссе? — сказал он. — Здесь надо убраться.

— Не мешало бы, — согласился Ниссе. — Пол такой грязный, словно его ни разу не мыли.

Но Бертиль уже мчался вверх по лестнице. Надо было найти щётку и лохань для мытья полов. На кухне у мойки мальчик обнаружил старую отслужившую зубную щётку. Он оторвал от неё ручку и заглянул в шкаф для посуды. Там стояла малюсенькая фарфоровая чашечка, в которой мама подавала к столу желе. Бертиль наполнил её тёплой водой из резервуара, стоявшего у плиты, и плеснул туда немного жидкого мыла. В чулане он нашёл тряпку и оторвал от неё крохотный уголок. Потом сложил всё это у входа в крысиную нору и вместе с Ниссе перетащил вниз.

— Какая огромная щётка! — воскликнул Ниссе.

— Такой щётки нам вполне хватит, — сказал Бертиль.

И они принялись за уборку. Бертиль драил пол щёткой, а Ниссе вытирал его тряпкой. Вода в чашечке, превратившейся теперь в огромную лохань, стала совсем чёрной. Зато пол заблестел от чистоты.

— Теперь жди меня вот здесь, на лестничной площадке, — закричал Бертиль. — Сейчас будет тебе сюрприз. Только закрой глаза! И не подглядывай!

Ниссе закрыл глаза. Он услышал, как Бертиль наверху чем-то гремит и скребёт по полу.

— Всё. Можешь открывать глаза, — сказал наконец Бертиль.

Ниссе открыл глаза и увидел стол, угловой шкаф, два изящнейших креслица и две деревянные скамеечки.

— Нигде не видел ничего подобного! — закричал Ниссе. — Ты что, умеешь колдовать?

Колдовать Бертиль, конечно же, не умел. Он взял всё это в Мэртином кукольном шкафу. И ещё принёс ковёр, вернее, полосатый самодельный половичок, который Мэрта соткала на игрушечном ткацком станочке.

Сначала ребята расстелили ковёр. Он покрыл почти весь пол.

— Ой, как уютно! — сказал Ниссе.

Но ещё уютнее стало, когда угловой шкаф занял своё место в углу, стол — посреди, кресла — вокруг стола, а скамеечки — у печки.

— Вот уж не думал, что можно жить в такой красоте! — с благоговением сказал Ниссе.

Бертилю тоже показалось здесь очень красиво, гораздо красивее, чем в его собственной комнате наверху.

Они уселись в кресла и стали беседовать.

— Да-а, — вздохнул Ниссе, — не мешало бы и самому стать хоть чуточку покрасивее. Во всяком случае, хоть немножечко почище.

— А что если нам искупаться? — предложил Бертиль.

Чашечка для желе была быстро наполнена чистой горячей водой, кусочки старого рваного махрового полотенца превратились в прекрасные банные простыни, и, даже если мальчики и расплескали чашечку на лестнице, всё же оставшейся воды им вполне хватило для купания. Они быстро разделись и нырнули в лохань. Вот было здорово!

— Потри мне, пожалуйста, спинку, — попросил Ниссе.

Бертиль потёр. А потом Ниссе тёр Бертилю спинку. А потом они брызгались и плескались и пролили на пол много воды, но это было не страшно, потому что край ковра они завернули, а вода быстро высохла. Потом они закутались в купальные простыни, уселись на скамеечке поближе к огню и стали рассказывать друг другу интересные истории. Бертиль принёс сверху сахар и крошечный кусочек яблока, который они испекли на огне.

Вдруг Бертиль вспомнил, что скоро должны прийти мама с папой, и поспешно натянул на себя одежду. Ниссе тоже быстро оделся.

— Вот будет весело, если ты отправишься со мной наверх, — сказал ему Бертиль. — Я спрячу тебя под рубашкой, и мама с папой ничего не заметят.

Ниссе это предложение показалось на редкость заманчивым.

— Я буду сидеть тихо, — пообещал он.

— Что это у тебя волосы мокрые? — спросила мама Бертиля, когда вся семья уселась за стол ужинать.

— Я купался, — ответил Бертиль.

-— Купался? — удивилась мама. — Где?

— Вот здесь! — И Бертиль, смеясь, указал на стол, на фарфоровую чашечку с желе.

Мама с папой решили, что он шутит.

— Приятно видеть Бертиля в хорошем настроении, — сказал папа.

— Бедный мой мальчик, — вздохнула мама. — Как жаль, что он целыми днями сидит один!

Бертиль почувствовал, как что-то шевельнулось у него под рубашкой, что-то тёплое-претёплое.

— Не волнуйся, мамочка, — сказал он. — Мне теперь очень весело одному!

И засунув под рубашку указательный палец, Бертиль осторожно похлопал им Крошку Нильса Карлссона.

Перевод Л. Брауде

Татьяна Александрова «Кузька в новом доме»

Под веником кто-то был

Девочка взяла веник да так и села на пол, до того испугалась. Под веником кто-то был! Небольшой, лохматый, в красной рубахе, блестит глазами и молчит. Девочка тоже молчит и думает: «Может, это ёжик? А почему он одет и обут, как мальчик? Может, ёжик игрушечный? Завели его ключом и ушли. Но ведь заводные игрушки не умеют кашлять и так громко чихать».

— Будьте здоровы! — вежливо сказала девочка.

— Ага, — басом ответили из-под веника. — Ладно. А-апчхи!

Девочка так испугалась, что все мысли сразу выскочили у неё из головы, ни одной не осталось.

Звали девочку Наташей. Только что вместе с папой и мамой они переехали на новую квартиру. Взрослые укатили на грузовике за оставшимися вещами, а Наташа занялась уборкой. Веник отыскался не сразу. Он был за шкафами, стульями, чемоданами, в самом дальнем углу самой дальней комнаты.

И вот сидит Наташа на полу. В комнате тихо- тихо. Только веник шуршит, когда под ним возятся, кашляют и чихают.

— Знаешь что? — вдруг сказали из-под веника. — Я тебя боюсь.

— И я вас, — шёпотом ответила Наташа.

— Я боюсь гораздо больше. Знаешь что? Ты отойди куда-нибудь подальше, а я пока убегу и спрячусь.

Наташа давно бы сама убежала и спряталась, да у неё от страха руки и ноги перестали шевелиться.

— Знаешь что? — немного погодя спросили из-под веника. — А может, ты меня не тронешь?

— Нет, — сказала Наташа.

— Не поколотишь? Не жваркнешь?

— А что такое «жваркнешь»? — спросила девочка.

— Ну, наподдашь, отлупишь, отдубасишь, выдерешь — всё равно больно, — сообщили из-под веника.

Наташа сказала, что никогда не... Ну, в общем, никогда не стукнет и не поколотит.

— А за уши не оттаскаешь? А то я не люблю, когда меня за уши дёргают или за волосы.

Девочка объяснила, что тоже этого не любит и что волосы и уши растут совсем не для того, чтобы за них дёргать.

— Так-то оно так... — помолчав, вздохнуло лохматое существо. — Да, видно, не все про это знают... — И спросило: — Дряпать тоже не будешь?

— А что такое «дряпать»?

Незнакомец засмеялся, запрыгал, веник заходил ходуном. Наташа кое-как разобрала сквозь шуршание и смех, что «дряпать» и «царапать» — примерно одно и то же, и твердо пообещала не царапаться, ведь она — человек, а не кошка. Прутья у веника раздвинулись, на девочку посмотрели блестящие чёрные глаза, и она услышала:

— Может, и свориться не будешь?

Что такое «свориться», Наташа опять не знала. Вот уж лохматик обрадовался: заплясал, запрыгал, руки-ноги болтались и высовывались из-под веника во все стороны.

— Ах, беда, беда, огорчение! Что ни скажешь — не по разуму, что ни молвишь — всё попусту, что ни спросишь — всё без толку!

Незнакомец вывалился из-за веника на пол, лаптями в воздухе машет:

— Охти мне, батюшки! Охти мне, матушки! Вот тетёха, недотёпа, невразумиха непонятливая! И в кого такая уродилась? Ну да ладно! А я-то на что? Ум хорошо, а два лучше того!

Тут Наташа потихоньку стала смеяться. Уж очень потешный оказался человечек. В красной рубахе с поясом, на ногах лапти, нос курносый, а рот до ушей, особенно когда смеётся.

Лохматик заметил, что его разглядывают, убежал за веник и оттуда объяснил:

— «Свориться» — значит «ссориться, ругаться, позорить, измываться, дразниться», — всё едино обидно.

И Наташа поскорее сказала, что ни разу, никогда, нипочём его не обидит.

Услышав это, лохматик выглянул из-за веника и решительно произнёс:

— Знаешь что? Тогда я совсем тебя не боюсь. Я ведь храбрый!

Банька

— Ты кто? — спросила девочка.

— Кузька, — ответил незнакомец.

— Это тебя звать Кузька. А кто ты?

— Сказки знаешь? Так вот. Сперва добра молодца в баньке попарь, накорми, напои, а потом и спрашивай.

— Нет у нас баньки, — огорчённо сказала девочка.

Кузька презрительно фыркнул, расстался наконец с веником и побежал, держась на всякий случай подальше от девочки, добежал до ванной комнаты и обернулся:

— Не хозяин, кто своего хозяйства не знает!

— Так ведь это ванна, а не банька, — уточнила Наташа.

— Что в лоб, что по лбу! — отозвался Кузька.

— Чего-чего? — не поняла девочка.

— Что об печь головой, что головою об печь, — всё равно, всё едино! — крикнул Кузька и скрылся за дверью ванной комнаты. А чуть погодя оттуда послышался обиженный вопль: — Ну что ты меня не паришь?

Девочка вошла в ванную. Кузька прыгал под раковиной умывальника.

В ванну он лезть не захотел, сказал, что слишком велика, водяному впору. Наташа купала его прямо в раковине под краном с горячей водой. Такой горячей, что руки едва терпели, а Кузька знай себе покрикивал:

— А ну, горячей, хозяюшка! Наддай парку! Попарим молодые косточки!

Раздеваться он не стал.

— Или мне делать нечего? — рассуждал он, кувыркаясь и прыгая в раковине так, что брызги летели к самому потолку. — Снимай кафтан, надевай кафтан, а на нём пуговиц столько, и все застёгнуты. Снимай рубаху, надевай рубаху, а на ней завязки, и все завязаны. Этак всю жизнь раздевайся — одевайся, расстёгивайся — застёгивайся. У меня поважнее дела есть. А так сразу и сам отмоюсь, и одёжа отстирается.

Наташа уговорила Кузьку хоть лапти снять и вымыла их мылом чисто-начисто.

Кузька, сидя в раковине, наблюдал, что из этого выйдет.

Отмытые лапти оказались очень красивыми — жёлтые, блестящие, совсем как новые.

Лохматик восхитился и сунул под кран голову.

— Пожалуйста, закрой глаза покрепче, — попросила Наташа. — А то мыло тебя укусит.

— Пусть попробует! — проворчал Кузька и открыл глаза как можно шире.

Тут он заорал истошным голосом и напробовался мыла. Наташа долго споласкивала его чистой водой, утешала и успокаивала. Зато отмытые Кузькины волосы сверкали как золото.

— Ну-ка, — сказала девочка, — полюбуйся на себя! — И протёрла зеркало, висевшее над раковиной.

Кузька полюбовался, утешился, одёрнул мокрую рубаху, поиграл кистями на мокром поясе, подбоченился и важно заявил:

— Ну что я за добрый молодец! Чудо! Загляденье, да и только! Настоящий молодец!

— Кто же ты, молодец или молодец? — не поняла Наташа.

Мокрый Кузька очень серьёзно объяснил девочке, что он сразу и добрый молодец, и настоящий молодец.

— Значит, ты добрый? — обрадовалась девочка.

— Очень добрый, — заявил Кузька. — Среди нас всякие бывают: и злые, и жадные. А я добрый, все говорят.

— Кто все? Кто говорит?

В ответ Кузька начал загибать пальцы:

— В баньке я пареный? Пареный. Поеный? Поеный. Воды досыта нахлебался. Кормленый? Нет. Так что ж ты меня спрашиваешь? Ты молодец, и я молодец, возьмём по ковриге за конец!

— Что-что? — переспросила девочка.

— Опять не понимаешь, — вздохнул Кузька. — Ну, ясно: сытый голодного не разумеет. Я, например, ужасно голодный. А ты?

Наташа без лишних разговоров завернула добра молодца в полотенце и понесла на кухню.

По дороге Кузька шепнул ей на ухо:

— Я таки наподдал ему как следует, этому мылу твоему. Как жваркну его, как дряпну — больше не будет свориться.

Олелюшечки

Наташа усадила мокрого Кузьку на батарею. Рядом лапти положила, пускай тоже сохнут. Если у человека мокрая обувь, он простудится.

Кузька совсем перестал бояться. Сидит себе, придерживая каждый лапоть за верёвочку, и поёт:

Истопили баньку, вымыли Ваваньку,

Посадили в уголок, дали кашечки комок!

Наташа придвинула к батарее стул и сказала:

— Закрой глаза!

Кузька тут же зажмурился и не думал подглядывать, пока не услышал:

— Пора! Открывай!

На стуле перед Кузькой стояла коробка с пирожными, большими, прекрасными, с зелёными листиками, с белыми, жёлтыми, розовыми цветами из сладкого крема. Мама купила их для новоселья, а Наташе разрешила съесть одно или два, если она очень соскучится.

— Выбирай какое хочешь! — торжественно сказала девочка.

Кузька заглянул в коробку, наморщил нос и отвернулся:

— Это я не ем. Я не козёл.

Девочка растерялась. Она очень любила пирожные. При чём тут козёл?

— Ты только попробуй, —нерешительно предложила она.

— И не проси! — твёрдо отказался Кузька и опять отвернулся. Да как отвернулся! Наташа сразу поняла, что значит слово «отвращение». — Поросята пусть пробуют, лошади, коровы. Цыплята поклюют, утята- гусята пощиплют. Ну, зайцы пусть побалуются, леший пообкусывает. А мне... — Кузька похлопал себя по животу: — Мне эта пища не по сердцу, нет, не по сердцу!

— Ты только понюхай, как пахнут, — жалобно попросила Наташа.

— Чего-чего, а это они умеют, — согласился Кузька. — А на вкус трава травой.

Видно, Кузька решил, что его угощают настоящими цветами: розами, ромашками, колокольчиками.

Наташа засмеялась.

А надо сказать, что Кузька больше всего на свете не любил, когда над ним смеются. Если над кем-нибудь ещё, то пожалуйста. Можно иногда и самому над собой посмеяться. Но чтоб другие смеялись над ним без спроса, этого Кузька терпеть не мог. Он тут же схватил первое попавшееся пирожное и отважно сунул его в рот. И сейчас же спросил:

— Фафа фефеф или фто фофо-фаеф?

Девочка не поняла, но лохматик, мигом расправившись с пирожным и запустив руку в коробку, повторил:

— Сама печёшь или кто помогает? — И давай пихать в рот одно пирожное за другим.

Наташа задумалась, что она скажет маме, если Кузька нечаянно съест все пирожные. Но он съел примерно штук десять, не больше. И, на прощание заглянув в коробку, вздохнул:

— Хватит. Хорошенького понемножку. Эдак нельзя: всё себе да себе. Надо и о других подумать. — И начал считать пирожные. — Тут ещё осталось Сюра угостить, Афоньку, Адоньку, Вуколочку, и Сосипат- рику хватит, и Лутонюшке, и бедненькому Кувыке. Я их тоже сначала обману: ешьте, мол, ешьте, угощайтесь! Пусть тоже думают, что цветами потчую. И угостим, и насмешим, то-то все будут рады-радёхоньки!

Нахохотавшись всласть, Кузька обернулся к Наташе и заявил, что олелюшечек никак не хватит.

— Чего не хватит? — рассеянно спросила девочка. Она всё думала, что сказать маме о пирожных, а ещё думала про Адоньку, Афоньку, Вуколочку.

— Олелюшечек, говорю, на всех не хватит. Не красна изба углами, а красна пирогами. Эдаких вот, с цветами! — Кузька даже рассердился и, видя, что девочка не понимает, о чём речь, ткнул пальцем в пирожные: — Вот они, олелюшечки — эти самые пироги цветочные! Я ж говорю, нэвразумиха ты непонятливая, а ещё смеёшься!

Обиженный самолётик

По небу неслись облака. Тоненькие, с виду совсем игрушечные подъёмные краники двигались между светло-жёлтыми, розовыми, голубыми коробочками домов, поднимали и опускали стрелы. Дальше был виден синий лес, до того синий, будто в нём и деревья растут синие с голубыми листьями и лиловыми стволами.

Над синим лесом летел самолётик. Кузька показал ему язык, потом обернулся к девочке:

— Много всякого народу пожалует на новоселье. Придут и скажут: «Вот спасибо тому, кто хозяин в дому!» Будет что рассказать, будет что вспомнить. Друзья к нам придут, и знакомые, и друзья

друзей, и знакомые друзей, и друзья знакомых, и знакомые знакомых. С некоторыми водиться — лучше в крапиву садиться. Пусть и они приходят. Друзей всё равно больше.

— А где они живут, твои друзья? — спросила девочка.

— Как где? — удивился лохматик. — Везде, по всему миру, каждый у себя дома. И в нашем доме тоже. Мы высоко живём? На восьмом этаже? А на двенадцатом уже раньше нас Тарах поселился, на первом Митрошка-тонкие ножки, живёт понемножку.

Наташа недоверчиво спросила, откуда Кузька про это знает. Оказалось, от знакомого воробья по имени Летун. Сегодня, когда машина остановилась и стали выгружать вещи, воробей как раз купался в луже около подъезда. Митрошка и Тарах, которые приехали сюда раньше, просили его кланяться всем, кто ещё приедет в этот дом.

— Помнишь, — спросил Кузька, — он нам из лужи кланялся, мокренький такой, встрёпанный? Слушай, ему же там до самого вечера сидеть и кланяться! Посиди-ка весь день в луже, не пивши, не евши. Думаешь, хорошо?

— Ну, попить-то он может, — нерешительно сказала Наташа.

— Угу, — согласился Кузька. — А поесть мы ему олелюшку бросим в окошко. Ладно? Только аккуратно, а то попадёшь в голову, а он маленький, эдак и ушибить можно.

Они долго возились с задвижками, открывали окно, потом высунулись, увидели лужу, рядом с ней серую точку (видно, Летун не всё время купался, иногда и загорал) и очень удачно бросили из окна пирожное наполеон; оно упало прямо в лужу. Только успели закрыть окно, Кузька как закричит:

— Ура! Едут! Уже едут! Гляди!

Внизу по широкому новому шоссе мчался грузовик с узлами, столами, шкафами.

— Ну-ка, ну-ка, что у нас за соседи! — радовался Кузька. — Друзья или просто знакомые? А не знакомы, долго ль познакомиться — приходи сосед к соседу на весёлую беседу. Эй ты! Куда уезжаешь? Куда? Вот они мы, не видишь, что ли? Остановись сей же час, кому говорят!

Но грузовик проехал мимо и увёз людей с их добром в другой дом, к другим соседям.

Кузька чуть не плакал:

— А всё машина виновата! Не могла остановиться, что ли? К другим соседи поехали. А к нам жди- пожди — то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет.

Наташе успокоить бы его, а она слова сказать не может, смеяться хочется. И вдруг она услышала:

— Эй ты! Сюда заворачивай! Лети, лети к нам в гости со всеми чадами и домочадцами, с друзьями и с соседями, со всем домком, окромя хором!

Девочка посмотрела в окно: коробки домов, подъёмные краны, а над ними самолёт.

— Ты кого зовёшь?

— Его! — Кузька ткнул пальцем в небо, указывая на самолёт. — Давеча он летел, а я его подразнил.

Кузька смутился, покраснел, даже уши у него стали красными от смущения.

— Я ему язык показал. Может, видела? Обиделся, поди. Пусть уж побывает у нас, олелюшечек отведает. А то скажет: дом-то хорош, да хозяин негож.

Наташа рассмеялась. Самолёт в гости зовёт, кормить его собирается!

— Вот чудак, да он же здесь не поместится.

— Толкуй больной с подлекарем! — развеселился Кузька. — Вот машину, которая нас везла, я в гости не звал, велика, в горницу не влезет. А самолёт — другое дело. Сколько их в небе перевидал, ни один крупнее вороны или галки на глаза не попадался. А этот не простой самолёт, обиженный. Если тесно ему покажется, так ведь в тесноте, да не в обиде. А будешь надо мной смеяться — убегу, и поминай как звали.

Самолёт, конечно, не откликнулся на Кузькино приглашение, а улетел, куда ему было надо.

Кузька долго-долго глядел ему вслед и грустно сказал:

— И этот не захотел к нам в гости. Крепко на меня обиделся, что ли...

То тепло, то холодно

То тепло, то холодно

— Дверь обить не желаете? — спросил незнакомый дяденька. — Чёрная клеёночка имеется и коричневого цвета. Да ты одна, что ли, дома, девочка? Спрашивать надо, спрашивать, когда дверь отпираешь, и чужим не открывать. Говоришь вам, говоришь, учишь вас, учишь, — ворчал дяденька, стучась в соседнюю дверь.

Наташа вернулась в кухню. Кузьки на подоконнике не было, коробки с пирожными тоже, только лапти сохли на батарее.

— Кузенька! — позвала Наташа.

— Ку-ку! — откликнулись из угла.

Там под раковиной был аккуратный белый шкафчик, куда ведро ставят для мусора. Из этого-то шкафчика и выглянула весёлая Кузькина мордочка.

— Ах вы, сени мои, сени! Сени новые мои! — вопил он, приплясывая, когда Наташа заглянула в шкафчик. — Добро пожаловать! Будьте как дома! Ну не чудо ли и не красота! Гляди, какой славный домик я себе отыскал! Как раз по росту. И олелюшечки уместились! И гости поместятся, если по одному будут приходить. А что внутри он белый, так мы его раскрасим. На этой стенке лето нарисуем, на той осень, здесь весну, бабочки летают. А дверь пусть остаётся белой, как зима. Место тихое, укромное, кто не надо — не заглянет.

— Заглянут, — вздохнула Наташа. — Сюда ведро помойное ставят.

— Глупости какие! — сказал Кузька, вылезая из шкафчика. — Изгваздать такую красоту! Ума нет.

— А куда же мусор бросать?

— А вон куда! — И Кузька показал на окно.

Девочка не согласилась. Что ж это будет? Идёт по тротуару прохожий, а на него сверху очистки всякие падают, объедки, огрызки, окурки...

— Ну и что? — сказал Кузька. — Отряхнулся и пошёл себе дальше.

И тут в дверь опять постучали.

— Здравствуйте! Я ваша соседка, — сказала незнакомая женщина в переднике. — У вас не найдётся коробки спичек?

Наташа, загораживая дорогу в кухню, сказала, что спичек нет и никого нет.

— А почему дверь открываешь, не спрашивая? — улыбнулась соседка и ушла.

В кухне на батарее сох один лапоть. Кузька снова исчез.

— Кузенька! — позвала Наташа.

Никто не ответил. Она опять позвала. Откуда-то послышался шорох, тихий смех и приглушённый Кузькин голос:

— Идёт мимо кровати спать на полати.

Искала Наташа, искала — Кузька как будто провалился.

Надоело ей искать.

— Кузенька, где ты?

Послышалось хихиканье, и неизвестно откуда ответили:

— Если я скажу «холодно», значит, там меня нету, а скажу «тепло», там я и есть.

Наташа вышла в коридор.

— Эх, морозище-мороз отморозил девке нос! — заорал невидимый Кузька.

Девочка вернулась в кухню.

— Мороз не велик, а стоять не велит!

Она заглянула в белый шкафчик под раковиной.

— Стужа да мороз, на печи мужик замёрз!

Наташа сделала шаг к газовой плите, и погода сразу улучшилась:

— Сосульки тают! Весна-красна, на чём пришла? На кнутике, на хомутике!

У плиты наступило лето. Открыв духовку, Наташа увидела на противне Кузьку, который вопил, не жалея голоса:

— Обожжёшься! Сгоришь! Удирай, пока не поздно!

— Это ты сгоришь! — сказала Наташа и стала объяснять про газовую плиту и про духовку.

Не дослушав объяснений, Кузька вылетел наружу как ошпаренный, подобрал коробку с пирожными, надел лапоть и сердито пнул плиту:

— Вот беда, беда, огорчение! Я-то думал, это будет мой домик, тихонький, укромненький, никто туда не заглянет. А сам, страх подумать, в печи сидел! Ах ты, батюшки!

Наташа стала его утешать.

— Я твоей плиты не боюсь, зря не укусит, — махнул рукою Кузька. — Я огня боюсь.

Кузька сел на коробку с пирожными и пригорюнился:

— И лаптей жалко, и рубахи, а больше всего — своей головушки. Я ж молоденький, семь веков всего, восьмой пошёл...

— Семь лет, — поправила Наташа. — Как мне.

— У вас годами считают, — уточнил Кузька, — у нас — веками, в каждом веке сто лет. Вот моему дедушке сто веков с лишним. Не знаю, как ты, а мы с огнём не водимся. Играть он не умеет, шуток не любит. Кто-кто, а мы это знаем. Дедушка нам говорил: «Не играйте с огнём, не шутите с водой, ветру не верьте». А мы не послушались. Поиграли раз, на всю жизнь хватит.

— Кто поиграл?

— Мы поиграли. Сидим как-то у себя под печкой. Я сижу, Афонька, Адонька, Сюр, Вуколочка. И вдруг...

Но тут в дверь опять постучали.

Вот беда, беда, огорчение!

Очень высокий, почти до потолка, молодой человек спросил Наташу:

— Где у вас телевизор?

Куртка на юноше блестела, «молнии» на куртке сверкали, рубашка в мелкий цветочек, а на ней значок с Чебурашкой.

— Ещё не приехал, — растерянно ответила Наташа, глядя на Чебурашку.

— Да ты одна, что ли? — спросил юноша. — А чего пускаешь в дом кого попало? Ну ладно, зайду ещё! Расти большая.

Девочка бегом вернулась в кухню. Там тихо и пусто. Позвала она, позвала — никто не откликнулся; поискала, поискала — никого не нашла. Заглянула в белый шкафчик под раковиной, в духовку — нет Кузьки. Может быть, он спрятался в комнатах?

Наташа обегала всю квартиру, обшарила все углы. Кузьки и след простыл. Напрасно она развязывала узлы, отодвигала ящики, открывала чемоданы, напрасно звала Кузьку самыми ласковыми именами — ни слуху ни духу, будто никогда никакого Кузьки и в помине не было. Только машины шумели за окном и дождь стучал в стёкла. Наташа вернулась в кухню, подошла к окну и заплакала.

И тут она услышала очень тихий вздох, чуть слышный стук и тихий-претихий голос.

— Вот беда, беда, огорчение! — вздыхал и разговаривал холодильник. Кто-то скрёбся в холодильнике, как мышка.

— Бедный, глупый Кузенька! — ахнула Наташа, кинулась к холодильнику, взялась за блестящую ручку.

Но тут в дверь не просто застучали, а забарабанили:

— Наташа! Открывай!

Наташа бросилась в коридор, но по дороге передумала: «Сначала выпущу Кузьку, он совсем замёрз».

— Что случилось?! Открывай сейчас же!! Наташа!!! — кричали в коридоре и ломились в дверь.

— Кто там? — спросила Наташа, поворачивая ключ.

— И она ещё спрашивает! — ответили ей и потащили в комнаты диван, телевизор и много других вещей.

Наташа на цыпочках побежала в кухню, открыла холодильник, и прямо ей в руки вывалился дрожащий холодненький Кузька.

— Вот беда, беда, огорчение! — приговаривал он, и слова вместе с ним дрожали. — Я-то думал, это мой домик, укромненький, чистенький, а тут хуже, чем у Бабы-яги, у той хоть тепло! Деда Мороза изба, что ли, да не простая, с секретом: впустить-то впустит, а назад — и не проси... И приманок всяких вдоволь, яства одно другого слаще... Ой, батюшки, никак, олелюшечки там оставил! Пропадут они, замёрзнут!

В коридоре послышались шаги, раздался грохот, шум, треск. Кузька до того перепугался — перестал дрожать, смотрит на девочку круглыми от страха глазами. Наташа сказала ему на ухо:

— Не бойся! Хочешь, я тебя сейчас спрячу?

— Знаешь что? Мы с тобой уже подружились, я тебя уже не боюсь! Я сей же час сам спрячусь. А ты беги скорёхонько в горницу, где я был под веником. Отыщи в углу веник, под ним увидишь сундук. Тот сундук не простой, волшебный. Спрячь его, береги как зеницу ока, никому не показывай, никому про него не рассказывай. Я бы сам побежал, да мне туда ходу нет!

Кузька прыгнул на пол и пропал, скрылся из глаз. А Наташа бросилась искать веник. Веника в углу не было. И угла тоже не было. Вернее, он был, но его теперь занял огромный шкаф. Наташа громко заплакала. Из комнат прибежали люди, увидели, что она не ушиблась, не оцарапалась, а плачет из-за какой-то игрушки, про которую и рассказать толком не может, успокоились и опять пошли прибивать полки, вешать люстры, двигать мебель.

Девочка плакала потихоньку. И вдруг сверху кто- то спросил:

— Не эту ли шкатулку ищете, барышня?

Кто такой Кузька?

Наташа подняла голову и увидела высокого человека, папиного товарища. Они с папой когда-то сидели в первом классе на последней парте, потом всю жизнь не виделись, встретились только вчера и никак не могли расстаться, даже вещи грузили вместе.

В руке у папиного соседа по школьной парте был чудесный сундучок с блестящими уголками и замочком, украшенный цветами.

— Хорошая игрушка. В прекрасном народном стиле! Я бы на твоём месте тоже о ней плакал, — сказал бывший первоклассник. — Держи и спрячь получше, чтобы под ноги нечаянно не попала.

Наташа, боясь поверить чуду, вытерла глаза, сказала «спасибо», схватила Кузькино сокровище и побежала искать такое место в квартире, где бы можно было его как следует спрятать. И надо же было так случиться, что этим местом оказалась её собственная комната. Наташа сразу её узнала, потому что там уже были её кровать, стол, стулья, полка с книгами, ящик с игрушками.

— Самая солнечная комната, — сказала мама, заглянув в дверь. — Тебе нравится? — И, не дожидаясь ответа, ушла.

— Нравится, нравится, очень нравится! — услышала Наташа знакомый голос из ящика с игрушками. — Догони её скорее и скажи: благодарствуйте, мол! Хорошая горница, приглядная, добротная — как раз для нас! Каковы сами — таковы и сани!

— Кузенька, ты здесь?! — обрадовалась девочка.

В ответ пискнул утёнок, бибикнула машина, зарычал оранжевый мишка, кукла Марианна сказала: «Ма-ма!» — и громко задудела дудка. Из ящика вылез Кузька с дудкой в одном кулаке и барабанными палочками в другом. Старый, заслуженный барабан, давным-давно лежавший без дела, болтался у самых Кузькиных лаптей. Кузька с восторгом поглядел на чудесный сундучок в Наташиных руках, ударил палочками в барабан и завопил на всю квартиру:

Комар пищит,

Каравай тащит.

Комариха верещит,

Гнездо веников тащит.

Кому поём,

Тому добро!

Слава!

В дверь постучали. Кузька кувырк в ящик с игрушками. Одни лапти торчат.

— Концерт по случаю переезда в новый дом? — спросил папин товарищ, входя в комнату.

Он подошёл к игрушкам, вытащил Кузьку за лапоть и поднёс к глазам. Наташа бросилась на помощь, но Кузька уже преспокойно сидел на ладони у бывшего первоклассника, точно так же, как сидели бы на ней кукла Марианна, Буратино, ещё кто-нибудь в этом роде.

— Вот какие нынче игрушки! — сказал папин друг, щёлкнув Кузьку по носу, но лохматик и глазом не моргнул. — Первый раз вижу такую. Ты кто же будешь? А? Не слышу... Ах, домовой, вернее, маленький домовёночек! Что, брат? Туго тебе приходится? Где же ты в нынешних домах найдёшь печку, чтобы за ней жить? А подполье? Куда спрячешь от хозяев потерянные вещицы? А конюшня? Кому ты, когда вырастешь, будешь хвосты в косички заплетать? Да, не разгуляешься! И хозяев не испугаешь, народ грамотный. А жаль, если ты совсем пропадёшь и все тебя забудут. Честное слово, жаль.

Кузька сидел на ладони у папиного товарища и слушал. А Наташа думала: «Так вот он кто! Домовёнок! Маленький домовёночек! Мне — семь лет, эму — семь веков, восьмой пошёл...»

— Что ж, — закончил папин товарищ, — хорошо, что ты теперь превратился в игрушку и живёшь в игрушечнице. Тут тебе самое место. А с детьми, братец, не соскучишься! — и положил неподвижного Кузьку рядом с оранжевым мишкой.

Эно Рауд «Муфта, Полботинка и Моховая Борода»

Встреча у киоска

Однажды у киоска с мороженым случайно встретились трое накситраллей: Моховая Борода, Полботинка и Муфта. Все они были такого маленького роста, что мороженщица приняла их поначалу за гномов.

Были у каждого из них и другие занятные чёрточки. У Моховой Бороды — борода из мягкого мха, в которой росли хоть и прошлогодние, но всё равно прекрасные ягоды брусники. Полботинка был обут в ботинки с обрезанными носами: так удобнее шевелить пальцами. А Муфта вместо обычной одежды носил толстую муфту, из которой торчали только макушка и пятки.

Они ели мороженое и с большим любопытством разглядывали друг друга.

— Извините, — сказал наконец Муфта. — Возможно, конечно, я и ошибаюсь, но, сдаётся мне, будто в нас есть что-то общее.

— Вот и мне так показалось, — кивнул Полботинка.

Моховая Борода отщипнул с бороды несколько ягод и протянул новым знакомым.

— К мороженому кисленькое хорошо.

— Боюсь показаться навязчивым, но славно было бы собраться ещё как-нибудь, — сказал Муфта. — Сварили бы какао, побеседовали о том о сём.

— Это было бы замечательно, — обрадовался Полботинка. — Я охотно пригласил бы вас к себе, но у меня нет дома. С самого детства я путешествовал по белу свету.

— Ну совсем как я, — сказал Моховая Борода.

— Надо же, какое совпадение! — воскликнул Муфта. — Со мной точно такая же история. Стало быть, все мы — путешественники.

Он бросил бумажку от мороженого в мусорный ящик и застегнул «молнию» на муфте. Было у его муфты такое свойство: застёгиваться и расстёгиваться с помощью «молнии». Тем временем и остальные доели мороженое.

— Вам не кажется, что мы могли бы объединиться? — сказал Полботинка. — Вместе путешествовать гораздо веселей.

— Ну конечно, — с радостью согласился Моховая Борода.

— Блестящая мысль, — просиял Муфта. — Просто великолепная!

— Значит, решено, — сказал Полботинка. — А не съесть ли нам, прежде чем объединиться, ещё по мороженому?

Все были согласны, и каждый купил ещё по мороженому.

Потом Муфта сказал:

— Между прочим, у меня есть машина. Если вы ничего не имеете против, она станет, образно говоря, нашим домом на колёсах.

— О-о! — протянул Моховая Борода. — Кто же будет против?

— Никто не будет против, — подтвердил Полботинка. — Ведь так приятно ездить на машине.

— А мы поместимся втроём? — спросил Моховая Борода.

— Это фургон, — ответил Муфта. — Места всем хватит.

Полботинка весело присвистнул.

— Порядок, — сказал он.

— Ну и славно, — облегчённо вздохнул Моховая Борода. — В конце концов, как говорится, в тесноте, да не в обиде.

— И где же стоит этот дом на колёсах? — спросил Полботинка.

— Около почты, — сказал Муфта. — Я тут отправил десятка два писем.

— Два десятка! — поразился Моховая Борода. — Вот это да! Ну и друзей у тебя!

— Да нет, совсем наоборот, — смущённо улыбнулся Муфта. — Я пишу никаким не друзьям. Я сам себе пишу.

— Сам себе посылаешь письма? — удивился в свою очередь Полботинка.

— Понимаете, мне страшно нравится получать письма, — сказал Муфта. — А друзей у меня нет, я бесконечно-бесконечно одинок. Вот и пишу всё время сам себе. Вообще-то я пишу до востребования. Отправляю письма в одном городе, потом еду в другой и там их получаю.

— Ничего не скажешь, это очень своеобразный способ вести переписку, — заключил Моховая Борода.

— Очень остроумно, — подтвердил и Полботинка. — Возьмём ещё по мороженому?

— Конечно, — согласился Моховая Борода.

— Я тоже не против, — сказал Муфта. — Я даже полагаю, что мы могли бы разочек попробовать шоколадного. Правда, оно чуточку дороже обыкновенного сливочного мороженого, но ради такой неожиданной и замечательной встречи стоит не пожалеть копейку.

Каждый купил по шоколадному мороженому, они молча принялись лакомиться.

— Сладко, — сказал наконец Моховая Борода. — Даже слаще, чем обыкновенное мороженое.

— Угу, — подтвердил Полботинка.

— Очень-очень вкусно. Ну, просто изумительный кисель, — сказал Муфта.

— Что? — Моховая Борода удивлённо взглянул на Муфту. — О каком киселе ты говоришь? Мы ведь едим шоколадное мороженое, или я ошибаюсь?

— Ох, извините, пожалуйста, — смущённо сказал Муфта. — Само собой разумеется, мы едим шоколадное мороженое, а никакой не кисель. Но стоит мне разволноваться, как я тут же начинаю путать названия сладостей.

— Почему же ты волнуешься, когда ешь шоколадное мороженое? — удивился Моховая Борода. — Чего тут волноваться?

— Да я вовсе не из-за мороженого волнуюсь, — объяснил Муфта. — Меня взволновало знакомство с вами. Это приятное волнение, как говорится. Всю жизнь я провёл в ужасном одиночестве. И вдруг нахожу таких замечательных спутников, как вы. От такого кто угодно разволнуется.

— Может быть, — сказал Полботинка. — Меня, во всяком случае, шоколадное мороженое тоже волнует. Вы только посмотрите: я весь трясусь от волнения.

И в самом деле, он сильно дрожал, а лицо просто посинело.

— Ты же простудился, — сообразил Моховая Борода. — Эх, не на пользу пошло тебе мороженое.

— Вероятно, да, — согласился Полботинка.

— Не стоит больше есть мороженое, — испугался Муфта. — Разве что взять несколько стаканчиков про запас. У меня в фургоне есть холодильник.

— Ну да! — воскликнул Моховая Борода.

— Вот здорово! — обрадовался Полботинка. — Мы возьмём с собой приличный запас недель на восемь.

— Одно плохо, — продолжал Муфта, — холодильник работает, когда машина стоит. А на ходу электричество раскаляет холодильник до невозможности.

— Мгм... — хмыкнул Полботинка. — Значит, мороженое мгновенно растает?

— Конечно, — сказал Муфта.

— В таком случае разумнее отказаться от этой мысли, — задумчиво произнёс Моховая Борода.

— И мне кажется, что это самое правильное, — сказал Муфта. — Но я не хочу навязывать своё мнение.

— Мои ноги сейчас превратятся в ледышки, — сказал Полботинка. — Может быть, удастся отогреть их в холодильнике у Муфты?

— Что ж, двинемся, — сказал Моховая Борода. — Честно говоря, я уже давно горю желанием посмотреть машину Муфты.

— Спасибо, — почему-то сказал Муфта.

И они зашагали.

Машина Муфты

Небольшой красный фургон, как и говорил Муфта, действительно стоял у самой почты. Вокруг него собралась толпа мальчишек, а также взрослых. Они наперебой пытались отгадать марку машины; впрочем, это никому не удавалось.

Не обращая внимания на любопытных, Муфта подошёл к машине и распахнул дверцу.

— Будьте любезны, прошу вас, — пригласил он своих спутников.

Те не заставили себя упрашивать, и все трое проворно влезли в машину.

— О-о! — воскликнул Моховая Борода, оглядываясь. — Ух ты!

Других слов он не сумел найти.

Полботинка восхищённо промолвил:

— Здорово!

— Будьте как дома, — улыбнулся Муфта.

— Дом, дом... — с отсутствующим видом прошептал Полботинка. — Это слово ещё слаще, чем шоколадное мороженое. Наконец-то бесконечные странствия привели меня домой!

От каждой мелочи в машине Муфты веяло теплом. Словно это была не машина, а маленькая уютная комнатка.

Тщательно застеленная кровать была покрыта красивым пёстрым одеялом. На столике у окна стояли фарфоровая ваза с прекрасными цветами и портрет самого Муфты в аккуратной рамке под стеклом.

— Моё лучшее я, — заметил Муфта.

Висели здесь и другие фотографии, в основном из жизни птиц и зверей. Моховая Борода с большим интересом принялся разглядывать эти картинки, а Полботинка решил, что и ему надо сфотографироваться.

Вдруг Муфта забеспокоился.

— Если уж совсем честно, — сказал он, — то должен признаться: у меня, кроме моей кровати, есть только раскладушка. Кому-то из нас придётся спать на полу. Предлагаю делать это по очереди.

Моховая Борода протестующе замахал рукой:

— Я ни разу в жизни не ложился в постель. Всегда сплю на свежем воздухе, охотнее всего где-нибудь в лесу.

— Неужели даже зимой? — недоверчиво спросил Муфта.

— И зимой тоже, — сказал Моховая Борода. — К тому времени, как выпадет снег, я настолько обрастаю бородой, что холода бояться нечего.

— Ну, тогда всё в порядке, — обрадовался Полботинка.

Но едва он это произнёс, как зашёлся в приступе кашля. Прошло много времени, прежде чем он смог проронить хоть одно слово.

— Ты простыл, вот и раскашлялся, — сказал Моховая Борода. — Впредь тебе надо есть поменьше мороженого.

— Совершенно верно, — согласился Полботинка, всё ещё кашляя. — Мороженое — корень всех зол. Стоит мне попробовать этого проклятого мороженого, и начинается такая история.

— Почему же ты не откажешься от мороженого, если оно так плохо действует на тебя? — поинтересовался Муфта. — Ведь существуют тысячи других лакомств.

— Кисель, например, — ядовито ухмыльнулся Полботинка. — Не могу же я всю жизнь есть один кисель! Да и мороженое было очень вкусное.

— Хватит болтать, — решительно произнёс Моховая Борода. — Надо что-то предпринять. Здесь можно вскипятить воду?

Муфта утвердительно кивнул:

— Кипятильник у нас есть. Кухня за занавеской.

Он отдёрнул занавеску, и все увидели висящий на крюке мощный кипятильник с длинным проводом. Тут же была полка с посудой, кастрюлями, сковородками и прочей кухонной утварью. Стоял здесь и холодильник, о котором говорил Муфта.

— Этот кипятильник — гордость нашего хозяйства, — продолжал Муфта. — Он может вскипятить целое озеро. К сожалению, он работает, только когда машина едет. Честно говоря, это довольно хлопотно. Не очень-то удобно, понимаете ли, управляться одновременно и с баранкой, и с кипятильником.

Но Моховая Борода сказал:

— Теперь нас трое. Ты можешь спокойно крутить свою баранку, а уж мы с Полботинком приглядим за кипятильником.

— Неужто и впрямь будем варить кисель? — оживился Полботинка. — Как это прекрасно!

Моховая Борода усмехнулся.

— Не можешь же ты всю жизнь есть один кисель! — сказал он. — Сегодня мы сварим кое-что горьковатое. Совсем горькое.

— Но послушай... — начал Полботинка, однако его возражения потонули в новом приступе кашля.

На сей раз он закашлялся так сильно, что из-за пазухи у него что-то выпало и покатилось по полу. Это была маленькая деревянная мышка на четырёх колесиках.

— Какая прелестная игрушка! — воскликнул Муфта.

— До сих пор она была моим единственным спутником, — улыбнулся Полботинка, когда кашель отпустил его. — Иногда я вёл её за собой на верёвочке, чтобы веселей было путешествовать, вдвоём лучше.

— Как я тебя понимаю! — сказал Муфта. — Да и кто лучше меня может тебя понять. Ведь и я вынужден был влачить тяжкий груз одиночества. Как я тебя понимаю! Простая маленькая игрушка была тебе другом в бесконечных скитаниях, и, когда вокруг бушевали суровые ветры, такая маленькая, она согревала твоё одинокое сердце.

Моховая Борода мало-помалу начал проявлять нетерпение.

— Ну, а теперь за дело, — заторопил он. — Не то Полботинка ещё захлебнётся от кашля.

Полботинка сунул мышку обратно за пазуху и хмуро глянул на Моховую Бороду.

— Что за горькую гадость ты собираешься варить?

— Естественно, отвар из оленьего мха, ягеля, — решительно ответил Моховая Борода. — Во всём мире нет лучшего лекарства от кашля, чем такой отвар.

— Ни капельки не сомневаюсь, — вновь вмешался Муфта. — Но где ты собираешься раздобыть этот мох? Насколько я знаю, он растёт далеко не везде.

Моховая Борода лукаво подмигнул:

— Посмотри-ка внимательно на мою бороду. Нет ли там как раз того, что нам нужно?

— А ведь точно есть! — воскликнул Муфта.

И у Полботинка сразу прекратился очередной приступ кашля — словно лишь один вид оленьего мха оказал такое замечательное действие. Но несмотря на это, казалось, что Полботинка не очень-то верит в целебные свойства отвара. Он исподлобья взглянул на Моховую Бороду и спросил:

— Разве тебе не жалко расставаться с клочком бороды? Дыра не украсит твою бороду.

— Вовсе и не нужно выдирать этот мох из бороды, — разъяснил Моховая Борода. — Вскипятим воду, а затем я засуну конец бороды прямо в кипяток. Так всё, что нам нужно против кашля, потихоньку и выварится.

— Ах вот как, — вздохнул Полботинка. Моховая Борода взял с полки большую кастрюлю и налил в неё воду. Потом сунул туда кипятильник. А Муфта уселся за руль.

— Итак, в путь, — произнёс он торжественно и дал газ.

Затор

Машина Муфты бесцельно колесила по городским улицам. Главное было сейчас — приготовить целебный отвар.

— Перво-наперво, нам надо избавиться от Полботинкова кашля, — сказал Моховая Борода. — Это главное. Потом будет время подумать, куда ехать дальше.

Он крепко держал кипятильник и нервно болтал им в кастрюльке. Рядышком сидел Полботинка и озабоченно наблюдал за действиями Моховой Бороды.

— Надо бы остановиться у какой-нибудь аптеки, — предложил сидевший за рулем Муфта. — Ведь в аптеках продаются разные таблетки и капли от кашля.

Но Моховая Борода тут же отверг это предложение.

— Лучше всего от кашля помогает именно отвар из оленьего мха, — сказал он убеждённо. — Нет смысла связываться с какими-то искусственными таблетками и каплями. Для чего же в таком случае обширная кладовая природы? Для чего существуют лекарственные травы? Оттого и идут многие беды, что люди отворачиваются от природы и слишком часто прибегают к разным таблеткам и прочим подобным вещам. В конце концов, и сами мы — частица природы. Если уж на то пошло, так и кашель — явление природы. И этот природный кашель надо лечить отваром из природного мха.

Закончив свою речь, Моховая Борода заглянул в кастрюлю и заметил, что над водой уже поднимается пар.

— Скоро можно будет окунать бороду, — удовлетворённо сказал он Полботинку. — Сейчас ты избавишься от своего ужасного кашля.

— А он очень горький, этот отвар? — тихо спросил Полботинка.

— Страшно горький, — кивнул Моховая Борода, глядя в кастрюлю. — Ого-го, какая будет горечь! Я и не знаю другого лекарства, в котором было бы столько полезной горечи, сколько в нашем отваре.

— Кажется, кашель прошел, — сказал Полботинка, но тут же закашлялся, да ещё сильнее, чем раньше.

— Не беда, не беда. Сейчас мы тебе поможем, — улыбнулся Моховая Борода, не отрывая глаз от кастрюли. — Вот уже и пузырьки появились. Это и впрямь прекрасный кипятильник.

Но вдруг заскрипели тормоза, и машина остановилась.

— Что случилось? — с беспокойством спросил Моховая Борода.

— Затор, — ответил Муфта.

Полботинка высунулся в окно:

— И довольно-таки солидная пробка, между прочим. — Он обрадованно хихикнул: — В жизни не видел такого замечательного затора.

— Надо же, как раз когда появились пузырьки! — расстроился Моховая Борода. — Если мы долго простоим, вода остынет и все придётся начинать сначала.

— Ничего не поделаешь, — сказал Муфта. — Проезда нет.

— Может, кашель у меня сам пройдёт? — предположил Полботинка. — Не стоит обо мне так беспокоиться.

Моховая Борода пропустил замечание Полботинка мимо ушей.

— Попробуй как-нибудь в объезд! — крикнул он Муфте. — Подумай же, наконец, о Полботинке!

— Я всем сердцем сочувствую Полботинку и с болью думаю о его несчастной судьбе, — сказал Муфта. — Шутка ли... скитаться одному-одинёшеньку по белу свету, делить грусть с маленькой игрушечной мышкой...

— Я говорю о кашле Полботинка, — строго заметил Моховая Борода.

— Ну и кашель, конечно, — кивнул Муфта. — Сперва одиночество, а потом кашель. Но, несмотря на это, в объезд проехать нет никакой возможности, машина нигде не пройдёт.

— Так поворачивай назад, — не мог успокоиться Моховая Борода.

Муфта глянул в зеркальце.

— И сзади дорога забита, посмотри сам.

Моховая Борода вздохнул, отошёл от кастрюли и залез на сиденье рядом с Муфтой. Теперь и он наконец увидел эту необычную уличную пробку.

Насколько хватало глаз, улица была плотно забита машинами. Машина за машиной. Машина рядом с машиной. Машина, сцепившись с машиной. И всё молочные цистерны да рыбные фургоны. Молоковоз за молоковозом. Рыбовоз рядом с рыбовозом. Молоковоз зацепился за рыбовоз. Молоковоз и рыбовоз, рыбовоз и молоковоз. Молоко и рыба, молоко и рыба, рыба и молоко... Машины впереди и машины сзади. Полнейший затор.

— Что значит этот тарарам? — в недоумении воскликнул Полботинка.

Муфта пожал плечами.

— А вода всё стынет, — сказал Моховая Борода.

Друзьям оставалось только ждать. Они терпеливо

прождали без малого час. Вода действительно остыла, в остальном же перемен не наблюдалось. Пробка оставалась по-прежнему плотной, и машины за всё это время продвинулись метра на два, не больше.

— Надо бы разведать, в чём дело, — решил наконец Муфта. — Для такой большой пробки обязательно должна быть причина.

— Вся причина в уходе от природы, — сказал Моховая Борода. — Люди отворачиваются от природы. Им уже лень ходить пешком, и они делают столько машин, что скоро эти машины просто не уместятся на улицах.

— Ты и сам неплохо устроился, — засмеялся Полботинка.

— А что здесь смешного? — вспыхнул Моховая Борода. — Не забывай, я сижу здесь, между прочим, и для того, чтобы приготовить тебе отвар от кашля. Смеяться тут нечего. Вот попробуешь отвара — тогда и смейся.

— Я прошу вас не волноваться, — примирительно сказал Муфта. — Волнение никогда до добра не доводит. Вот я, например, когда волнуюсь, начинаю путать самые разные вещи. Давайте-ка лучше вылезем из машины и попробуем разузнать, что произошло.

Полботинка и Моховая Борода не возражали, и все трое вышли из машины. В двух шагах, возле фонарного столба, со скучающим видом курили два шофёра.

— Привет, ребята! — по-свойски обратился к ним Муфта, будто те были его старые друзья. — Что, тоже сели?

— Ясное дело, — ответил один из шофёров.

На блестящем козырьке его фуражки серебрились рыбные чешуйки, было ясно — это шофёр рыбовоза.

Второй шофёр, от которого пахло молоком, как от грудного младенца, добавил:

— Дело обычное.

— Ах, обычное, — вступил в разговор Полботинка. — Значит, такое случается здесь часто?

— Ясное дело, — сказал шофёр рыбовоза.

Человек, пахнущий молоком, в котором нетрудно было узнать шофёра молоковоза, растолковал:

— Во всем виновата одна чудачка-старушка. Ей, видите ли, нравится кормить кошек. Все городские кошки ходят к ней завтракать, и она заказывает для этих кошек машины с молоком и рыбой. Дело обычное, как я уже сказал.

— Ясное дело, — подтвердил шофёр рыбовоза.

— Первый раз слышу о такой любви к животным, — удивленно покачал головой Полботинка.

— Я тоже люблю животных, — добавил Моховая Борода. — И даже очень. Но, по-моему, даже самая горячая любовь должна иметь предел.

— Можно любить одну кошку, двух, ну, в крайнем случае, трёх, — сказал Муфта. — Но если их больше, то какая же это любовь?

— Ясное дело, — согласился шофёр рыбовоза. — Подумать только, сколько мне пришлось привезти для них свежей рыбы.

— А чего ради эта старушка кормит целую стаю кошек? — спросил Полботинка.

Шофёр рыбовоза пожал плечами.

— Может, по привычке? — предположил шофёр молоковоза. — Да поди знай, что старому человеку в голову взбредёт. Всяк по-своему счастье ищет.

— На такое счастье я хотел бы посмотреть своими глазами, — сказал Моховая Борода. — Давайте сходим. Все равно никакого отвара мы сейчас приготовить не можем.

Муфте и Полботинку тоже было интересно поглядеть на старушку и её кошек. Они простились с шофёрами, Муфта поставил машину к тротуару, и все вместе отправились смотреть, как кормят кошек.

Кошки

Накситралли пробирались вдоль бесконечной вереницы молочных цистерн и рыбных фургонов. Не прошло и получаса, как до слуха их стали доноситься странные голоса. Голоса звучали неестественно и противно. Ощущение было не из приятных. А лица встречных казались какими-то подавленными.

— Над городом словно нависла зловещая тень, — вздохнув, сказал Моховая Борода.

Муфта участливо взглянул на молодую женщину, стоявшую у дверей магазина. Одной рукой она покачивала пустой молочный бидончик, другой вытирала слёзы.

— Извините, пожалуйста, — вежливо обратился к ней Муфта. — У вас что-то случилось?

— В магазинах больше нет молока, — всхлипывая, ответила женщина. — Мой малыш с утра плачет от голода, а молока взять негде.

— Но ведь улица, образно говоря, полна молока! — Моховая Борода указал на молочные цистерны.

— Конечно, — всхлипнула женщина. — Но все это пойдет кошкам. Всё окрестное молоко на несколько недель вперёд закуплено для кошек, так же, как и рыба.

— Неслыханная несправедливость, — пробормотал Муфта.

— Может, малышу годится отвар из оленьего мха? — подошёл поближе Полботинка. — У нас есть полкастрюли. Правда, он предназначен мне, но, конечно же, я могу от него и отказаться ради вашего бедного малыша.

— Спасибо, — сквозь слёзы улыбнулась женщина и покачала головой. — К сожалению, ничто на свете не заменит грудному ребёнку молоко.

Друзья утешили женщину и пошли дальше.

— Странный город, — сказал Моховая Борода. — Где это слыхано, чтобы кошки трескали молоко вместо человеческих детей?

— Странный город и странные люди, — кивнул Полботинка. — Кто бы мог подумать, что мать может отказаться от полезнейшего напитка, предложенного от чистого сердца её малышу.

По мере того как друзья продвигались вперёд, крик становился всё громче и страшнее. И вдруг Моховая Борода воскликнул:

— Кошки! Это же кошки кричат!

Муфта и Полботинка прислушались. Теперь и они различали во всеобщем гомоне мяуканье и мурлыканье, звуки, которые на всём белом свете способны производить только кошки.

Накситральчики ускорили шаг. Ещё немного — и они очутились перед домом, к которому бесконечным потоком стекались все эти рыбовозы и молоковозы. Над двором стоял нестерпимый кошачий визг.

— Смотрите! — прошептал Моховая Борода, заглянув в щель забора. — Нет, вы только посмотрите!

И его борода затряслась от возмущения.

Перед накситраллями открылась и в самом деле поразительная картина. Кошки, кошки, кошки. Чёрные, серые, полосатые, рыжие. Кошки и кошки. Всё кошки и кошки. Молоко из цистерн по шлангам текло прямо в тысячи блюдец, а рыбу просто сваливали. Старушка, хлопотавшая среди этого тарарама, только успевала указывать грузчикам места.

— Пожалуй, это самый дикий кошачий пир, когда-либо виденный, — сказал Муфта.

— Да-да, — согласился Полботинка. — А шуму- то, а визгу!

И под этот шум и визг блюдца опустошались с невероятной быстротой, а горы рыбы исчезали будто по мановению волшебной палочки. Подъезжали всё новые и новые машины, и всё новые и новые кошки набрасывались на еду.

Наконец друзья решились войти во двор и, лавируя между кошками, подошли к старушке.

— Извините. Позвольте отвлечь вас на секунду, — поклонился Муфта. — Можно вас на два слова?

При этом он протянул старушке более или менее прямоугольную визитную карточку, на которой зелёными чернилами было написано:

Муфта

Адрес до востребования

Старушка с интересом взглянула на карточку и сунула её в карман передника.

— Присаживайтесь, — сказала она любезно. — Отдохните.

Тут же стояло несколько плетёных стульев и небольшой столик. Правда, вся мебель была облеплена рыбьей чешуёй и залита молоком, но друзей это не обеспокоило.

— Я охотно сварила бы для вас какао и испекла пирожки с рыбой, — сказала старушка. — Я страшно люблю рыбные пирожки, особенно с какао. Но ведь для этого нужны и молоко и рыба, а эти продукты — дефицит.

— Знаем, — сурово заметил Полботинка. — Молока теперь не хватает даже грудным детям.

— А разве кошкам хватает? — воскликнула старушка. — Ничего подобного! Кошек у меня с каждым днём прибавляется десятками, и если дело пойдет так дальше, скоро они не смогут насытиться.

— Положение, конечно, трудное. — Муфта попытался сказать это как можно мягче. — Но, позвольте спросить, зачем вы вообще кормите эту гигантскую банду?

— Они хотят есть, — вздохнула старушка. — Что ж поделаешь!

— Неужели вы в самом деле испытываете ко всем кошкам такую огромную и бескорыстную любовь? — спросил Моховая Борода.

Старушка махнула рукой и горько усмехнулась.

— Ох, молодой человек! — сказала она. — Да как я могу их всех любить? Одно только мытьё блюдечек отнимает у меня столько времени! Я люблю только одного кота, своего Альберта.

— Совершенно с вами согласен, — кивнул Муфта. — Я, правда, не особенно большой специалист по мытью блюдечек, но, несмотря на это, считаю, что можно любить одну, две, в крайнем случае, три кошки разом.

— Значит, за исключением Альберта, все эти кошки чужие? — удивился Полботинка.

— Что поделаешь, если они собираются здесь, — вздохнула старушка. — Хочешь не хочешь, я вынуждена их кормить — иначе они съедят порцию Альберта. И некому избавить меня от этого проклятия. Если бы кто-нибудь увёл этих кошек, я была бы самой счастливой на свете.

— Ах вот в чём дело! — пробормотал Моховая Борода.

И тут решительно выступил Полботинка:

— Думаю, мы сможем вам помочь.

— Благослови вас небо! — воскликнула старушка. — Я просто не знаю, как вас благодарить!

Муфта и Моховая Борода в замешательстве уставились на Полботинка. Что он задумал? Что за идея пришла ему в голову? Неужели он и впрямь надеется справиться с этой оравой кошек? Но не успел Полботинка начать излагать свой план, как его снова одолел приступ кашля.

— Вы мои спасители, — растроганно проговорила старушка. — Наконец-то я смогу пожить спокойно!

Однако кашель Полботинка никак не хотел прекращаться, и старушка так и не узнала, каким образом её собираются освободить от кошек. Друзья распрощались со старушкой, и, лишь когда они подошли к машине, кашель Полботинка стих. Тогда он изложил свой план.

— У меня есть мышь, — сказал он. — Мы верёвочкой привяжем ее к машине, и, если Муфта поедет достаточно быстро, ни одна кошка не отличит мою мышку от настоящей.

— Ага, — сообразил Моховая Борода. — Ты думаешь, что кошки погонятся за мышью?

— Обязательно. — Полботинка был убеждён в успехе своего плана. — Ведь в этом городе столько кошек, что настоящие мыши давным-давно дали тягу, и моя мышка будет для кошек в диковинку.

— Во всяком случае, надо попробовать, — коротко сказал Муфта.

Наконец молоковозы и рыбовозы разгрузились. Путь был открыт. Полботинка вытащил из-за пазухи свою игрушечную мышку на колесиках, ласково погладил её и прошептал:

— Ну, мышка, будь умницей!

Потом он привязал её к машине. На этом приготовления закончились.

Можно было трогаться.

Кошки-мышки

Муфта завёл мотор. Машина плавно поехала по улице.

— Только бы моя мышка не оплошала, — не мог успокоиться Полботинка. — Ведь она не привыкла к такой гонке.

Муфта, пригнувшись к рулю, сосредоточенно смотрел на дорогу. Не отрывал глаз от окна и Моховая Борода. Улица. Поворот направо. Другая улица.

— Надеюсь, всё будет хорошо, — сказал Моховая Борода.

— Нет, это я надеюсь, — обиделся Полботинка. — В конце концов, это моя мышка едет за машиной!

Поворот налево. Третья улица. И вот он, дом старушки. Решающий момент наступил.

Кошачий концерт как будто стих.

Может быть, его заглушал шум мотора, а может, кошки уже накричались на своём пиру и теперь вели себя приличнее.

— Десять, девять, восемь, семь... — как перед стартом ракеты отсчитывал Полботинка, каждый раз загибая палец на ноге. — Шесть, пять, четыре, три...

И вдруг Моховая Борода выкрикнул:

— Вот они!

И в самом деле, кошки заметили игрушечную мышь. Словно вихрь, пронеслись они над забором и через мгновение заполнили всю улицу. Тут же раздался оглушительный кошачий визг.

— Они самые, — прошептал Полботинка. — Явились.

В бешеном охотничьем азарте кошки, не разбирая дороги, рванулись за машиной.

— Кажется, удалось, — улыбнулся Муфта.

Полботинка встревожился.

— Газу давай, газу! — крикнул он Муфте. — Ни в коем случае не убавляй скорость, не то песенка моей мышки спета!

Муфта увеличил скорость, но разъяренная кошачья стая не отставала. И тут показался светофор.

— Нам нельзя останавливаться, — бледнея, проговорил Полботинка. — Если мы застрянем перед этим дурацким светофором — всё кончено. Слышишь, Муфта?

Муфта не отвечал. Ему было не до Полботинковых разговоров. Губы у него были сжаты, глаза прищурены, на лбу — озабоченная складка.

— У меня нервы на пределе, — продолжал ныть Полботинка. — Они вот-вот лопнут, как говорится. И я нисколько не удивлюсь, если они и в самом деле лопнут.

— А мои нервы скоро лопнут от твоего нытья, — прошипел Моховая Борода.

Тем временем вода закипела. Он сунул бороду в кастрюлю, свысока глянул на Полботинка и добавил:

— Лопнут нервы или нет, но от кашля мы тебя вылечим.

Машина приближалась к перекрёстку.

— Останавливаться нельзя! — Полботинка чуть не плакал. — Они же её живьём слопают!

Зажёгся красный свет.

Но Муфта строго произнёс:

— Не скрою, что сейчас я испытываю волнение, и в подобных случаях, как я уже говорил, довольно легко путаю разные вещи, но никогда ещё не путал красный свет с зелёным.

И он затормозил. Машина остановилась перед самым светофором, да так резко, что Полботинка стукнулся лбом о ветровое окно и раскашлялся.

— Полегче! — крикнул из кухни Моховая Борода. — Вода прольётся.

— Извини, пожалуйста, — сказал Муфта. — Я затормозил так резко, потому что видел в этом единственную возможность спасти мышь.

— Спасти! — возмутился Полботинка. — И это ты называешь спасти! Кошки вот-вот будут здесь, и, если ты сию секунду не поедешь дальше, они безжалостно разорвут мою мышку!

Однако Муфта, сохраняя, по крайней мере, внешнее спокойствие, сказал:

— Машина остановилась очень резко, не так ли? А мышь покатилась дальше: ведь у неё нет тормозов. Какой же вывод? Только один: твоя дорогая мышь спряталась под нашей машиной.

Едва Муфта успел закончить своё объяснение, как подоспела кошачья банда. И Полботинка с облегчением убедился: расчет Муфты себя оправдал. Раздалось жуткое мяуканье. Потеряв мышь из виду, кошки настолько разозлились, что некоторые даже сцепились между собой. Как и предвидел Муфта, ни одна кошка не заметила игрушечную мышь.

— Образно говоря, наша машина подобна сейчас крохотному судёнышку среди бушующего и ревущего кошачьего моря, — заметил Моховая Борода и на всякий случай проверил, плотно ли заперты двери.

Тут загорелся зелёный свет, и машина вновь рванулась вперёд. Только теперь кошки сообразили, как провёл их Муфта. С яростными воплями они устремились в погоню.

— Вот это да! — воскликнул Полботинка. — Это лучший из фокусов, проделанных с моей мышью!

— К сожалению, повторить этот фокус нам не удастся, — сказал Муфта. — В следующий раз кошки будут умнее.

Теперь они ехали боковыми улицами, где светофоров не было. Кошки преследовали машину неутомимо и упорно: проделка Муфты ещё больше разожгла их. Крики становились все громче. Люди в страхе укрывались в домах, и даже собаки, бродившие по улицам, трусливо поджимали хвосты и спешили убраться с дороги.

Наконец машина благополучно выбралась за город.

— Теперь я и впрямь верю, что моя мышка спасена, — сказал Полботинка и признательно похлопал Муфту по плечу. — Ведь по шоссе ты сможешь мчаться как ветер, и скоро кошки совсем отстанут.

Муфта усмехнулся.

— Не забывай о нашей цели, — сказал он. — Кошек нужно увести подальше от города, а поэтому мышке всё время придётся быть у них на виду.

— Ну да, — вздохнул Полботинка. — Правильно. Я совсем забыл, чего ради мы вообще затеяли эти кошки-мышки.

Первый километровый столб. Второй. Третий... Девятый... Семнадцатый. Муфта держал такую скорость, что мышь непрерывно маячила перед глазами кошек. Двадцать пятый километр... Тридцать четвертый... Тридцать восьмой.

Кошки качали понемногу отставать.

— Ну и достаточно, — сказал Муфта.

Он увеличил скорость, и машина, мощно урча, рванулась вперёд. Вскоре кошачья стая скрылась из виду.

— Мы им показали! — развеселился Полботинка.

Между тем наступил вечер. Муфта свернул на

узенький просёлок и остановился на тихой лесной полянке, будто специально созданной для отдыха. Нервное напряжение спало, и друзья ощутили глубокий покой, царивший вокруг.

— Низкий поклон тебе, природа! — солидно произнес Моховая Борода. — Наконец-то я снова с тобой!

Первым из машины выскочил Полботинка. Он отвязал свою мышку, стёр с неё пыль и торжественно произнес:

— Знаете ли вы, что такое настоящее счастье? Счастье — это когда твоя игрушечная мышка по-прежнему цела и невредима, разве что колёсики чуточку стёрлись!

Перевод Л. Вайно

Эдуард Успенский «Меховой интернат»

Меховой интернат открывается

Наступила осень, и огромный весёлый дачный посёлок на станции Интурист опустел в один день. Только семья Люси Брюкиной никак не могла уехать. Их грузовик задерживался. Папа и мама с удовольствием читали книжки, лёжа на вещах, а Люся пошла побродить по пустым дачным переулкам.

Около дачи номер восемь валялся совок.

На даче номер пять висели трусики.

На крайней пятнадцатой даче развевались огромные сиреневые трусищи.

И только одна вечно заколоченная дача у самого леса почему-то расколачивалась. Какой-то меховой пузатый гражданин, дымя трубкою, отдирал ломиком щиты от окон.

Люся так и наполнилась любопытством, как парус ветром. Её приподняло и понесло к этому дому.

Батюшки! Гражданин был барсук. Ростом повыше Люси. Важный и с повадками дворника из хорошего дома.

— Здравствуйте! — сказала девочка.

— Здравствуйте! — ответил барсуковый гражданин. — Вы думаете — я дворник? Я — директор. А дворник я на полставки. У нас с персоналом трудности.

Он отвлёкся на Люсю. Тут большой щит, оставленный без присмотра, под своей тяжестью отлип от стены и полетел вниз.

Сейчас прихлопнет директора!

Эдуард Успенский

И точно — раздался треск, и дворниковый директор, накрытый щитом, рухнул наземь.

Люся почувствовала себя виноватой и бросилась поднимать его.

— Ничего, ничего! — говорил барсук. — Лишь бы щит был цел!

Со щитом ничего не сделалось.

— А вы по объявлению пришли? Или просто так? — спросил директор.

— По какому объявлению?

— Вот по тому. Которое висит у входа.

Люся вернулась ко входу на участок и прочла объявление на доске. Оно было такое:

МЕХОВОМУ ИНТЕРНАТУ НУЖНА

УЧИТЕЛЬНИЦА ХОРОШЕГО

ПОВЕДЕНИЯ И ПИСЬМА.

ПРИГЛАШАЮТСЯ ДЕВОЧКИ

ИЗ ТРЕТЬЕГО-ЧЕТВЁРТОГО КЛАССОВ.

ЗАНИМАНИЯ БУДУТ

ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ.

ОПЛАТА ХЕНДРИКАМИ,

СКОЛЬКО ДОГОВОРИМСЯ.

— Это очень интересно! — сказала Люся строгим взрослым тоном. — Но я хотела бы посмотреть учеников.

— Сейчас я их вам покажу, — сказал барсуковый дворник. — Пройдёмте в директорскую.

Они вошли в небольшой щитовой домик, стоявший на этом же участке. Там на стене висела фотография класса. Фотография как фотография. Впереди ученики поменьше, сзади посолиднее и помордастее. Но все они были звери. Меховые, ушастые и глазастые.

— А что? — сказал барсук. — Вполне достойные интернатники.

— Очень достойные интернатники, — согласилась Люся. — И они будут меня слушаться?

— А как же? А то им не дадут большой разлинованной Хвалюндии в конце года.

— Тогда другое дело! — важно сказала девочка, хотя она и в глаза не видела большой разлинованной Хвалюндии. — Тогда я согласна.

— Остаётся только договориться об оплате. Я думаю, четыре хендрика — это нормальная плата.

— Нормальная, — сказала девочка. — Для начала. А потом посмотрим.

Люсе понравилось, как она себя вела. Очень правильно. А что такое хендрики? Это деньги или вещи? Можно на них купить зонтик или куклу? Можно их дарить на день рождения? Тогда четырьмя подарками для своих друзей она уже обеспечена.

Барсуковый директор и девочка вместе были счастливы.

— Может, чаю хотите помидорового?

— Нет, спасибо.

— А то, если желаете, я могу угостить вас свежевымытой картошкой.

— Мне что-то сейчас не хочется свежевымытой картошки, — светски отказалась девочка.

Барсук наклонился к ней и заговорщицким голосом сказал:

— У меня ещё есть засахаренная красная свёкла для самых важных гостей. Давайте откроем кругляшок.

— Я обожаю засахаренную свёклу, — сказала Люся. — Но не следует открывать. Отложим до другого раза.

Кажется, директор расстроился. Видно, важные гости приходят не часто, и неизвестно, когда ещё он сможет раскупорить эту засахаренную гадость в кругляшке.

— Значит, я жду вас в следующее воскресенье в десять. Интернатники как раз прибудут и будут готовы. Простите, а как вас зовут?

— Люся Брюкина.

— Прекрасная фамилия. Очень аристократическая. — Он с удовольствием повторил: — Люся Брюкина! А меня зовут Мехмех.

— Мехмех? А отчество?

— Мехмех — это и есть с отчеством. Потому что полностью я — Меховой Механик.

Меховые интернатники

В электричке Люся волновалась и листала учебник. Ещё бы — учительница едет. И вдруг она поняла, что беличья модная меховая шапка не очень- то понравится интернатникам. Она запихнула шапку в пластмассовый пакет для тапочек и вышла из электрички на пустую платформу.

Платформа была странная. И родная, и незнакомая. Она просто оглушала девочку тишиной... И одинокостью.

На дороге к дачному посёлку всё было по-другому. Не как летом. Никто никуда не спешил с авоськами и портфелями. Никого не встречали шумные разнокалиберные дети. Не было скакальных девочек. Не мотались во все стороны мальчики на велосипедах и на мотоциклах.

Тишь да осень.

Одна чёрная бородатая коза пыталась съесть или прочесть объявление на заборе. Люся подошла и прочитала:

«Продаётся трёхместная... новая... породистая...»

А дальше коза откусила. Самое интересное. Что продаётся? Дача? Корова? Но разве бывают породистые дачи? Или трёхместные коровы? Тем более новые?

...Ворота дачного посёлка были распахнуты. Сам посёлок пуст. Люся с аристократической фамилией заволновалась. На месте ли достойные интернатники? Ждёт ли её меховой механик Мехмех? Найдётся ли для неё порция свежевымытой картошки? Или кругляшок засахаренной свёклы? Или всё это привиделось ей в прошлое предсентябрьское воскресенье?

Слава Богу, всё было в порядке. Барсуковый директор встречал её у калитки. На этот раз он имел явно директорский вид. Он был в пиджаке и в шляпе с украшениями. Скорее всего, эту шляпу с цветочками забыла на скамейке какая-нибудь легкомысленная пенсионерка. А куриным пером её украсил сам Мехмех. Но так или иначе, она явно прибавила ему элегантности. Не на всякой помойке найдёшь такую штуку.

— Здравствуйте, уважаемая девочка! Ваши ученики ждут вас.

— Здравствуйте, Меховой Механик.

— Не надо церемоний. Зовите меня просто дир! Ваш урок начинается через десять минут. Идёмте, я вам дам чашку картофельного кофе и ознакомлю с Главным Бумажным Получальником.

Люся вошла в отдельный домик, в директорскую, и строго стала пить по глоточку что-то помоечное из чашки.

— Вот. Это Бумажный Получальник. Вы умеете им пользоваться?

— Я видела такие, — уклончиво ответила Люся.

Потому что этот бумажный наполовину чальник явно напоминал классный журнал.

— Здесь стоят получалки для учеников. Ваша страница — письмо и поведение. Вверху три пятёрки, три четвёрки, три тройки. И две двойки. Когда интернатник вам отвечает, вы вписываете его фамилию в графу. К пятёрке, четвёрке или тройке. К двойкам лучше не вписывать. Но тоже можно.

— А не проще ли наоборот? Написать фамилии интернатников, а отвечалки ставить напротив фамилий?

— Не отвечалки, а получалки. У нас раньше так и было. Но это портит успеваемость и отвечаемость, — объяснил директор. — Всегда можно поставить лишнюю двойку или пару троек. Они сразу снизят уровень показателей. А так норма отметок выполнена, раз и навсегда. Остаётся только вписать фамилии отвечателей.

— А много у вас преподавателей, уважаемый Механик?

— Зовите меня просто дир. Что значит «директор».

— А много у вас преподавателей, уважаемый дир?

— Нет. Двое. Я и вы. Я не стремлюсь к увеличению преподавательского состава. Больше зарплаты достанется оставшимся.

Меховой Механик посмотрел на часы:

— Всё. Пора включать начинальник.

Он потянул шарик, висящий над столом на верёвочке, и над дачным посёлком поплыл густой пароходно-электрический гудок.

Главный Бумажный Получальник она несла в руках. Из-за двери класса слышался просто жуткий шум и гам. Как только двери открылись, Люся Брюкина увидела всех своих подопечных. Они были такими, какими она видела их на фотографии. Большие глазастые меховые звери на задних лапах в небольшом количестве одежды.

Ученики сразу затихли. Взялись за крышки парт и все, как один, сделали стойку на передних лапах. Мехмех взглянул на большие ручные часы.

— Почему они так странно вас приветствуют? — спросила Люся.

— Моё изобретение. Во-первых, собирает и разгоняет сон. Во-вторых, выдаёт тех, кто жуёт мухоморы или бычки. Они сразу блюмкаются. В-третьих, будит уважение.

Минутная стрелка сделала круг на часах, и Мех- мех сказал:

— Блюм!

Звери радостно всем классом бухнулись на лапы и сели на скамейки за парты. Все, кроме одного. Большущий тушканчик по-прежнему стоял на передних лапах на парте.

— Так и есть! — сказал директор. — Наокур- кился. Дачники оставили много окурков на участках, вот интернатники и жуют их. А потом дуреют. Живут как в тумане.

Он подошёл к замершему ученику:

— Кара-Кусек, пройдите ко мне в кабинет.

Кара-Кусек осовело блюмкнулся на пол.

Меховой директор взял за лапу мехового жевалыпика окурков и повёл его.

— Вы занимайтесь с ними. Знакомьтесь. Их фамилии написаны вот здесь. — Он показал обложку Получальника.

Дверь захлопнулась, и Люся осталась с учениками одна.

Они вовсю таращили на неё глаза.

А она на них.

На обложке Большого Бумажного Получальника был нарисован план класса. Один стол учителя и сдвоенные столы учеников.

План был такой:

БИБИ- МОКИ, нац. муравьед	БУРУНДУКОВЫЙ БОРЯ, нац. бурундук	КАРА- КУСЕК, нац. тушканчик	СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА, нац. горностай
СЕВА БОБРОВ, нац. бобёр	ФЬЮ АЛЫЙ ЯЗЫЧОК, нац. ласка	цоки- цоки, нац. белка	УСТИН, ЛЕТЯЩИЙ В ОБЛАКАХ, нац. волк
иглосски, нац. ёж

— Милые интернатники! — сказала Люся. — Давайте знакомиться. Меня зовут Люся. Я буду у вас учительница. Я учусь в четвёртом классе. Я буду преподавать вам поведение и письмо. Сейчас вы покажете мне, что вы умеете. Это сделает Сева Бобров.

Со второй парты поднялся улыбчивый Сева Бобров и заявил басистым голосом:

— Я умею перепиливать чурки.

Он взял дровишко на полу около печки и в момент перегрыз его большущими зубами.

— Вот, — показал он Люсе два огрызка.

Люся никак не могла понять, к чему относится столь блистательное владение зубами — к письму или к поведению.

— А теперь вы возьмите мел и напишите своё имя и фамилию.

Бобрёнок подошёл к доске и довольно уверенно написал:

БАБ-РОВ    СЕ-ВА.

— Хорошо, — сказала Люся. — А скажите, пожалуйста, что вы возьмёте с собой, если вы идёте в гости?

— В гости? — обрадовался Сева.

— Да, в гости. Причём к новым знакомым.

Юный интернатник подумал и уверенно ответил:

— Репу.

— Репу?! — удивилась Люся. — Нет. Это что-то другое. Они растут на клумбах... Бывают разного цвета...

Сева сразу догадался:

— Я всё понял. Если я пойду в гости, я возьму кормовую брюкву.

— Отлично, — сдалась Люся, — продолжаем знакомиться.

Ликующий Се-Ва Баб-Ров утянулся за свою парту. Он так и сиял радостью за свои ответы.

— Сейчас напишет своё имя интернатница... Фю... Фью... Алый Язычок, — продолжила Люся. — Странное какое-то имя.

Сева Бобров снова встал из-за парты:

— Можно я скажу?

— Да, Сева.

— Её зовут Фыо-алка или Свись-алка.

— Почему Свись-алка? Она свисает откуда-нибудь?

Интернатники засмеялись. Развеселились. Сначала тихо, потом сильнее.

— Она ниоткуда не свисает. Просто у неё такое имя, что надо сначала свистнуть, а потом сказать что-нибудь красное. Например, язык. Это по-нашему, по- меховому.

— Спасибо, Сева. Это очень красивое имя. Фьюалка. У нас есть такие цветы — фиалки. Я их очень люблю. Прошу вас сюда.

Она жестом пригласила ученицу отвечать. Сверкнула лаковая молния, и ласка оказалась перед столом. Будто кто-то выключил её изображение за партой и включил его уже здесь, у доски. Она стояла, нервно перебрасывая лапками мел.

— Напишите своё имя.

Лаковая молния, секунду поколебавшись, написала:

ФИАЛКА.

Люся спросила:

— А что вы возьмёте, если пойдёте в дом к новым знакомым?

— Я возьму книги.

Дверь распахнулась, и вошёл дир. Он держал большой чёрный поднос с капустными кочерыжками.

— Перерыв! Перерыв! — сказал он. На нём был белый передник и белый колпак. Видно, он всерьёз экономил хендрики и был ещё и буфетчиком при интернате. — Не перегружайте детёнышей, пожалуйста. Устройте им игры на свежем кислороде.

Интернатники оживились и задвигались. Лаковая молния выключилась у доски и включилась за партой. (Так быстро она перемещалась.)

— Хорошо. Только я закончу урок! — строго сказала Люся. — Дорогие интернатники! Если вы идёте в гости в какой-нибудь дом и идёте в первый раз, вы должны взять с собой цветы.

Пауза.

— Не книги. Не репу с брюквой. И даже не дрова. А, я подчёркиваю, ЦВЕТЫ.

Подчёркивать Люся научилась у папы. Папа всегда говорил очень умные вещи и самое умное постоянно подчёркивал.

— А теперь перерыв!

Счастливые интернатники с кочерыжками в зубах высыпали на траву.

Над посёлком разнёсся рёв начинальника. Интернатники кинулись в класс. Люся вошла последней. Как только она переступила порог, все сделали стойку на лапах. Люся сказала:

— Блюм!

И они блюмкнулись.

— Кара-Кусек, к доске.

Тушканчик в джинсовой жилетке вышел из-за парты и сделал прыжок через всю комнату. По дороге он перевернулся и шлёпнулся у доски уже лицом к классу. Люся не знала — так это положено ему или это хулиганство. От того, кто жуёт дачные окурки, всего можно ожидать.

Но класс не насторожился. Значит, всё в норме. Вряд ли Кара-Кусек после беседы с директором станет ещё хулиганить и напрашиваться. Он стоял у доски и грыз мел.

— Напишите, пожалуйста, своё имя.

Тушканчик написал правильно:

КАРА-КУСЕК.

— Теперь просклоняйте его по падежам.

Кара-Кусек принялся склонять. Он говорил и писал:

— Именительный — кто? что? Кара-Кусек. Родительный — кого? чего? кого нет? Кара-Кусека. Дательный — кому? чему? Кара-Кусеку... — Он дописал до предложного падежа и приготовился скакнуть на своё место.

— Нет, нет, —остановила его Люся. — Вы куда? Куда? Склоняем дальше.

— Склоняем дальше, — согласился интернат- ник. — Слово «куда». Именительный: Куда. Родительный — кого? чего? кого нет? Куды. Дательный — кому дадим конфетку? Куде...

Он просклонял эту «куду» до конца.

Люся была настолько потрясена таким склонением по падежам, что не могла сделать ни одного замечания.

Тогда она задала свой гостевой вопрос:

— А что вы возьмёте, если пойдёте в гости к новым знакомым?

— Цветы! Цветы! — засуетилась белочка. Это она так подсказывала.

Люся строго посмотрела на неё. Но Кара-Кусек не нуждался в подсказке.

— Капусту. Три кочана, — сказал он уверенно.

— А если я не люблю капусты?

— Мы сами съедим. Чтобы она не пропадала.

— Кто — мы?

— Иглосски и ещё Биби-Моки.

Люся поняла, что она со своими цветами бессильна против вкусной капусты Кара-Кусека. И она уступила.

— Вы свободны, Кара-Кусек.

Жилеточный тушканчик сделал прыжок через весь класс. В воздухе он перевернулся и приземлился прямо на парту.

Люсе очень нравился искрящийся белизной горностай, сосед Кара-Кусека. Она заглянула в Получальник:

— К доске пойдёт Снежная Королева.

Горностай белым призраком скользнул вперёд.

Встал, нервно подбрасывая кусочек мела.

— Напишите, пожалуйста, такое предложение: «Снежная Королева любит танцевать».

Горностай написал:

СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА

НЕ ЛЮБИТ ТАНЦЕВАТЬ.

— Хорошо! — сказала Люся. Потому что ошибок не было. Хотя она совсем не знала, как к этому относиться. — Напишите ещё: «Вчера Снежная Королева играла с маленькой сестрёнкой».

Горностай молча повернулся и опять написал не то:

ВЧЕРА СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА

ВЫСЛЕЖИВАЛ ТЕМНОТЮРА.

Весь класс вздрогнул.

— Я же просила вас написать, что вы играли с маленькой сестрёнкой.

— Я не играл с маленькой сестрёнкой, — возразил горностай. — У меня нет сестрёнки.

Люся хотела разузнать — кто такой Темнотюр и почему класс его боится? Но не стала, а повела урок дальше.

— Напишите вот что: «Сегодня ярко светит солнце и желтеют одуванчики».

Тут Сева Бобров поднялся. Он был взволнован:

— Как же он может написать, что желтеют одуванчики, когда они завяли? Они ж не желтеют. И солнце совсем не «очень яркое». А так себе солнце.

Хулиганистый Кара-Кусек закричал с места:

— Осень же! Осень на дворе! Вы что?!

Разгорался скандал. Хорошо, что вошёл дир с очередным подносом. С очищенной картошкой в этот раз.

— Всё! Всё! На сегодня хватит! Перерыв!

Меховой поток бесшумно смыл его и скрылся на лужайке. Поднос опустел.

— Пройдёмте ко мне в кабинет, девочка Люся. Надо оценить первый день работы.

Они сидели в директорском доме. Солидно пили из чашек что-то непонятное: то ли картофельный чай, то ли помидоровый кофе.

— Как прошли ваши уроки?

— Хорошо, — ответила Люся. — Но под конец они взбунтовались.

От удивления дир даже встал из-за стола:

— Как так?

— Надо было написать предложение: «Сегодня ярко светит солнце и желтеют одуванчики». А они отказались.

Дир посмотрел в окно:

— А разве они желтеют? Да и солнце не очень яркое... — Потом он спохватился: — Я вам объясню, в чём дело. У наших интернатников плохо обстоят дела с обманизмом.

— С чем? — спросила Люся. Теперь она оторопела.

— С обманизмом. Они обманывать не умеют. Всегда говорят правду. Мы даже в интернатскую программу такой предмет ввести хотели — обманизм... сочинизм. Но преподавателя найти не можем. Кстати, вы не могли бы взяться?

— Нет, — ответила Люся. — Это не для меня.

— Может, вы кого-нибудь порекомендуете?

— Я подумаю. Это очень сложное дело — обманизм. Нас всегда учили говорить правду.

— Но не врагам, — возразил Мехмех. — А наши малыши даже охотнику Темнотюру правду скажут. Он их спросит: «Где ваши старшие?» Они ответят: «Их нет. Матушка Соня в ночевальне спит. А Меховой Механик в тоннельный склад ушёл». После этого сажай их в мешок, И неси на живодёрню. Люся, вы же не станете врагам правду говорить?

И Люся представила себе, как гуляет она, допустим, около секретного завода. И подходит к ней чужеземный шпион, замаскированный под нашего крестьянина: в лаптях, с кинокамерой на боку и с сигарой во рту. И спрашивает:

«Ускажите умне, уза уэтим узабором учто уделают? Увоенные бомбардировщики БУХ-38?»

И как она ему сразу ответит:

«Уничего уподобного. Уза уэтим узабором корытная фабрика находится. Там корыта изготовляют для сельской местности».

«А упочему там пушки стреляют и пулемёты строчат?»

«А потому, что корыта на прочность испытывают».

Это же будет ложь! Потому что весь микрорайон давным-давно в курсе, что за этим забором выпускают не корыта, а трёхдверный перехватчик с десятью моторами. Вертикального взлёта с любой железнодорожной платформы.

— Мне не хочется раздувать штаты, — продолжал Мехмех. — Мы с вами хорошо сработались. Но если вы не можете сами, подумайте о ком-нибудь другом.

Люся сразу подумала про Киру Тарасову.

Кир Булычёв «Путешествие Алисы»

Кустики

Доктор долго стоял на фоне монумента — трёх громадных каменных капитанов и размахивал шляпой. Золотые лучи заходящих солнц освещали его, и казалось, что он тоже статуя, только поменьше остальных.

— А-а-а-а! — донёсся вдруг до нас далёкий крик.

Мы обернулись.

Доктор бежал к нам, увязая в песке.

— За-бы-ыл! — кричал он. — Совсем за-бы-ыл!

Доктор подбежал к нам и минуты две пытался

отдышаться, всё время начинал одну и ту же фразу, но дыхания не хватало, чтобы её закончить.

— Ку... — говорил он. — У па...

Алиса попыталась помочь ему.

— Курица? — спросила она.

— Нет... ку-устики. Я... забыл про кустики сказать.

— Какие кустики?

— Стоял у самых кустиков и забыл про них сказать.

Доктор показал на монумент. Даже отсюда, издали, было видно, что у ног третьего капитана скульптор изобразил пышный куст, тщательно выпилив из камня его ветви и листья.

— А я думала, что это просто для красоты, — сказала Алиса.

— Нет, это же кустик! Вы никогда не слышали о кустиках?

— Никогда.

— Тогда послушайте. Всего две минуты... Когда Третий капитан был на восьмом спутнике Альдебарана, он заблудился в пустыне. Ни воды, ни пищи — ничего. Но капитан знал, что, если он не дойдёт до базы, корабль погибнет, потому что все члены экипажа лежали, поражённые космической лихорадкой, а вакцина была только на базе, на пустой, покинутой базе в горах Сьерра-Барракуда. И вот, когда силы покинули капитана и путь был потерян в песках, он услышал отдалённое пение. Сначала капитану показалось, что это галлюцинация. Но он всё-таки собрал последние силы и пошёл по направлению к звукам. Через три часа он дополз до кустиков. Кустики растут в тех местах вокруг небольших водоёмов, и перед песчаной бурей их листья трутся друг о дружку, издавая мелодичные звуки. Кажется, что кустики поют. Вот таким образом кустики в горах Сьерра- Барракуда своим пением указали капитану дорогу к воде, дали возможность переждать страшную песчаную бурю и спасли жизнь восьмерым космонавтам, погибавшим от космической лихорадки.

В честь этого события скульптор на памятнике Третьему капитану изобразил кустик. Так что, я думаю, вам стоит заглянуть на восьмой спутник Альдебарана и в горах Сьерра-Барракуда найти кустики. Кроме того, Третий капитан говорил, что вечером на кустиках раскрываются большие нежные светящиеся цветы.

— Спасибо, доктор, — сказал я. — Мы обязательно постараемся найти эти кустики и привезти их на Землю.

— А они могут в горшках расти? — спросила Алиса.

— Наверно, — ответил доктор. — Но, по правде говоря, я никогда кустиков не видел — они очень редки. И встречаются только у источника в самом центре пустыни, окружающей горы Сьерра-Барракуда.

...Система Альдебарана лежала неподалёку, и мы решили отыскать кустики и, если можно, послушать их пение.

Восемнадцать раз наш космокатер облетел всю пустыню, и лишь на девятнадцатом заходе мы увидели в глубокой ложбине зелень. Разведкатер снизился над песчаными барханами, и нашим глазам предстали кусты, окружавшие родник.

Кусты были невысоки, мне по пояс, у них были длинные, серебристые с изнанки листья и довольно короткие, толстые корни, которые легко выходили из песка. Мы осторожно выкопали пять кустов, выбирая те, на которых нашли бутоны, набрали в большой ящик песка и перенесли наши трофеи на «Пегас».

В тот же день «Пегас» стартовал с пустынного спутника и взял курс дальше.

Как только кончился разгон, я начал готовить к съёмкам камеру, потому что надеялся, что на кустах вскоре распустятся светящиеся цветы, а Алиса приготовила бумагу и краски, чтобы эти цветы зарисовать.

И в этот момент мы услышали тихое, благозвучное пение.

— Что такое? — удивился механик Зелёный. — Я не включал магнитофон. Кто включил? Почему мне не дают отдохнуть?

— Это поют наши кусты! — закричала Алиса. — Надвигается песчаная буря!

— Что? — удивился Зелёный. — Откуда в космосе может быть песчаная буря?

— Пошли к кустам, пап, — потребовала Алиса. — Посмотрим.

Алиса побежала в трюм, а я немного задержался, заряжая камеру.

— Я тоже схожу, — сказал механик Зелёный. — Никогда не видел поющих кустов.

Я заподозрил, что на самом деле ему хочется выглянуть в иллюминатор, потому что он опасается, а вдруг и в самом деле надвигается песчаная буря.

Только я кончил заряжать камеру, как услышал крик. Я узнал крик Алисы.

Я бросил камеру в кают-компании и побежал скорее вниз, к трюму.

— Папа! — кричала Алиса. — Ты только посмотри!

— Спасите! — шумел механик Зелёный. — Они идут!

Ещё несколько шагов — и я подбежал к двери в трюм. В дверях я столкнулся с Алисой и Зелёным. Вернее, я столкнулся с Зелёным, который нёс на руках Алису. Вид у Зелёного был испуганный, и борода развевалась, словно от ветра.

В дверном проёме показались кустики. Зрелище было и на самом деле ужасное. Кустики вылезли из полного песку ящика и, тяжело переступая на коротких уродливых корнях, двигались на нас. Они шли полукругом, покачивая ветвями, бутоны раскрылись, и среди листьев горели, словно зловещие глаза, розовые цветы.

— К оружию! — крикнул Зелёный и протянул мне Алису.

— Захлопните дверь! — сказал я.

Но было поздно. Пока мы толкались, стараясь разминуться, первый из кустов миновал дверь, и нам пришлось отступить в коридор.

Один за другим кустики последовали за своим предводителем.

Зелёный, нажимая по пути все кнопки тревоги, побежал на мостик за оружием, а я схватил стоявшую у стены швабру и попытался прикрыть Алису. Она смотрела на наступление кустиков зачарованно, как кролик на удава.

— Да беги же! — крикнул я Алисе. — Мне их долго не сдержать!

Кустики упругими, сильными ветвями схватились за швабру и вырвали её из моих рук. Я отступал.

— Придержи их, па! — сказала Алиса и убежала.

«Хорошо, — успел подумать я, — что хоть Алиса в безопасности». Моё положение продолжало оставаться опасным. Кустики старались загнать меня в угол, а шваброй я уже не мог действовать.

— Зачем Зелёному огнемёт? — услышал я вдруг в динамике голос командира Полоскова. — Что случилось?

— На нас напали кустики, — ответил я. — Но огнемёта Зелёному не давай. Я постараюсь запереть их в отсеке. Как только я отступлю за соединительную дверь, я тебе дам знать, и ты тут же закроешь трюмный отсек.

— Тебе не грозит опасность? — спросил Полосков.

— Нет, пока я держусь, — ответил я.

И в тот же момент ближайший ко мне куст сильно дёрнул за швабру и вырвал её из рук. Швабра отлетела в дальний конец коридора, и кусты, будто ободрённые тем, что я безоружен, двинулись ко мне сомкнутым строем.

И в этот момент я услышал быстрые шаги сзади.

— Ты куда, Алиса! — крикнул я. — Сейчас же назад! Они сильные, как львы!

Но Алиса проскользнула у меня под рукой и кинулась к кустам.

Что-то большое, блестящее было у неё в руке. Я кинулся за ней следом, потерял равновесие и упал. Последнее, что я увидел, была Алиса, окружённая зловещими ветвями оживших кустов.

— Полосков! — крикнул я. — На помощь!

И в ту же секунду пение кустов прервалось. Сменилось тихим журчанием и вздохами.

Я поднялся на ноги и увидел мирную картинку.

Алиса стояла в самой гуще кустиков и поливала их из лейки. Кустики раскачивали ветвями, стараясь не упустить ни капли влаги, и блаженно вздыхали...

Когда мы загнали кусты обратно в трюм, убрали сломанную швабру и вытерли пол, я спросил Алису:

— Но как же ты догадалась?

— А ничего особенного, пап. Ведь кустики — растения. Значит, их надо поливать. Как морковку. А мы ведь их выкопали, посадили в ящик, а полить забыли. Когда Зелёный схватил меня и старался спасти, я успела подумать: ведь они у себя дома живут у самой воды. И Третий капитан по их пению отыскал воду. А поют они, когда надвигается песчаная буря, которая сушит воздух и засыпает песком воду. Вот они и волнуются тогда, что воды им не хватит.

— Так чего же ты сразу не сказала?

— А ты бы поверил? Ты с ними воевал, как с тиграми. Ты совсем забыл, что они — самые обыкновенные кустики, которые надо поливать.

— Ну уж самые обыкновенные! — проворчал механик Зелёный. — Гоняются за водой по коридорам!

Тут уж наступила моя очередь как биолога сказать своё последнее слово.

— Так эти кусты борются за существование, — сказал я. — Воды в пустыне мало, родники пересыхают, и, чтобы остаться живыми, кустам приходится бродить по песку и искать воду.

С тех пор кусты мирно жили в ящике с песком. Только один из них, самый маленький и непоседливый, часто вылезал из ящика и подстерегал нас в коридоре, шелестел ветками, напевал, выпрашивал воду. Я просил Алису не перепаивать малыша — и так уж вода сочится из корней, — но Алиса его жалела и до самого конца путешествия таскала ему воду в стакане. И это ещё бы ничего. Но как-то она напоила его компотом, и теперь кустик вообще никому прохода не даёт. Топает по коридорам, оставляя за собой мокрые следы, и тупо тычется листьями в ноги людям.

Разума в нём ни на грош. Но компот любит до безумия.

Рекомендуем посмотреть:

Биссет «Лягушка в зеркале»

Паустовский «Стальное колечко»

Мамин-Сибиряк «Сказочка про Козявочку»

Русские народные сказки для 3 класса

Русские народные сказки для 2 класса